Хранитель детских и собачьих душ
Шрифт:
Кокос насмехался над уродцем Пиратом, оказывал покровительство Найде, выглядевшей в его глазах мечтательной простушкой – материнство ничуть ее не отрезвило, и, даже вылизывая щенков, Найда рассеянно думала о своем, – и ухарски приставал к злюке Мане. Маня огрызалась с видом кухарки, которую ущипнули в сенях, но стоило Кокосу прекратить ухаживания, набрасывалась на него с еще большей злобой, обиженная отсутствием внимания.
Собаки жили дружно, на людях демонстрировали глубокое безразличие друг к другу, но держались вместе и как-никак помогали. Если
Безродный Барбос приходил, как сказано выше, редко и был безучастен к собачьему общежитию – разве что рассеянно оближет хнычущего щенка или подвинется, загородив длинным телом Маню от ветра. На него собаки смотрели как на пустое место, но тем не менее, когда он долго не приходил, беспокоились, вглядываясь в темноту, вслушиваясь в свист ветра.
Холода держались третью неделю и не желали спадать, пару раз подтаивал ледок на лужах, но к ночи намерзало еще сильнее, высунутый из-под вагона собачий нос тут же покрывался инеем.
Замдиректора Института торговых отношений по хозяйственным вопросам, человек с расплющенным лбом и водянистыми, цвета размытой известки, глазами, ненавидел свою работу. Он терпеть не мог тех, с кем так или иначе сталкивался в течение дня, будь то начальство, подчиненные или студенты. Каждый шаг, ведущий к конкретному действию, вызывал у него почти физическую боль сродни зубной.
Ему бы работать проявителем фотопленки где-то в подвалах, в одиночестве, среди тусклого красного света, либо тихо пылиться засохшим листком в бумажных гималаях.
Вот и сейчас, постукивая ложкой по стакану, он терпеливо ждал, пока свежезаваренный чай остынет, то есть дойдет до нужной температуры: не любил ни слишком горячий, ни холодный чай.
Он не думал о чем-то определенном, однако губы его шевелились – пожалуй, на его целлулоидном лице только губы были способны выражать эмоции.
Вошла уборщица, такая же линялая, как и он, женщина в неопределенном платье, бывшем ни серым, ни зеленым.
– Ты слышишь, Андрей, эта сволочь на меня накинулась, – сказала она со злобой в голосе, но без резких жестов.
Замдиректора шумно выпустил воздух из ноздрей, возвращаясь в мир забот, – гиппопотам, всплывший на поверхность.
Уборщица убедилась, что ее слышат, но не слушают. Она не стала повышать голос, подошла к столу, уверенно выхватила чайную ложку из костлявых желтых пальцев и положила на верхнюю полку железного
Он вынужден был слушать.
– Развелись шавки под бытовкой, – сказала уборщица. – И прикармливают еще всякие. А они лают, на детей скоро кидаться начнут.
– Шваброй их, – меланхолично предложил замдиректора, расползаясь губами в разные стороны. Как разваренные в кипятке пельмени, губы колыхались и подрагивали, передавая, как могли, волнение хозяина.
– Умный какой, – отрезала уборщица и будто невзначай потянула руку к столу. Замдир качнулся на стуле и прикрыл птичьей лапой чашку, чай брызнул, потек бурой струйкой между пальцами, средним и безымянным.
– Вот комиссия придет санитарная. Они любят в начале года наезжать. Схватишь, Андрюша, по самые эти самые.
Замдир дрогнул кадыком и почервячил губами.
– Надо гнать, – сказал полуутвердительно, глядя не в глаза линялой бабе, но на ее хищные руки. Руки-коршуны прикинулись цыплятами и теребили передник – не зеленый, не серый, как и платье.
– Займись, и не откладывая. Если укусит кого-то, пойдешь сам объясняться. Я тебе свое мнение донесла.
И прежде чем закрылась дверь за не серым – не зеленым, уколола:
– Ты за дрова еще не отчистился.
Хлоп.
Одиночество испоганено. Отодвинув на середину стола ставший ненужным чай, замдир закусал свои беспокойные губы, пережевывая всю глубину угрозы.
Да, действительно, дрова. Неприятная летняя история. Спилили несколько деревьев по согласованию с Зеленстроем и должны были вывезти на машине. Вывезти-то вывезли, но КамАЗ ушел заполненным едва ли на треть, остальное он выгодно загнал владельцу кафе «Маришка», для шашлыков.
Начальство узнало и устроило драло.
Замдир достал из шкафа толстую бумажную тетрадь формата А4 с надписью «Фонды» на клетчато-канареечной обложке и привычным жестом раскрыл ее на нужной странице. Склонившись над столбиком цифр, он подпер голову руками, чтобы настроить себя на деловую волну. Голова бугрилась между ладонями, как старый искалеченный мяч, и локти острились, угрожая прорвать плохонький пиджак, в котором замдир ходил в любое время года – демонстрируя, что он человек небогатый и простой.
Собаки, собаки…
– Собаки, – сказал он столбу цифр. Черные каракули, плывущие чернила. Но на редкость аккуратные запятые.
Затем он взял из шкафа калькулятор «Электроника 350», воткнул в розетку и долго стучал ногтем по пластмассовым квадратам.
Он нарочно затягивал время, он знал, что проблему нельзя разрешить так сразу, что проблема – как хвост, как пятно мазута, как… как… Только возьмись, и отовсюду к тебе потянутся жадные руки, и придется присматривать за всеми, и переделывать, и проверять, а может быть, и выполнять самому.
Замдир подставил табурет, достал умыкнутую ложечку с верхней полки шкафа и поместил ее в книгу «Фонды» на манер закладки. Потом он позвонил в службу ликвидации и договорился на послезавтра.