Хранитель истории
Шрифт:
– Оставьте, мадемуазель. Я Вас не виню. – И одарив меня печальной улыбкой, Толстой пошёл искать извозчика.
Платье – это лишь часть туалета барышни девятнадцатого века. Не менее важной его частью являются составляющие: перчатки, без которых из дома не выйти и на бал не явиться, веер, шляпка, туфельки, чулки. Славно, что пышные украшения для причёски войдут в моду через несколько лет, а то я бы совсем разорилась. Впрочем, я и так потратила на составляющие своего образа почти всё, что было. Даже веер пришлось купить подешевле, не с черепаховым каркасом, а
Поручик всё то время, пока мы бегали от лавки к лавке, по большей части сохранял молчание и лишь с лавочниками перебрасывался вежливыми дежурными фразами о погоде, природе и подорожанием пеньки. Лишь когда я взглянула на прилавок с украшениями, жалостливо вздохнула, заглядывая в кошелёчек, сердце Толстого растаяло.
– Что Вам приглянулось, милая моя сестрица? – Это была чуть ли не первая его фраза, адресованная мне, с момента нашего разговора у ателье.
Я нахмурилась, решительно закрывая кошелёк и отходя от прилавка, чем вызвала глубокую досаду на лице у лавочника.
– Если Вы намереваетесь мне что-то дарить, то извольте выкинуть эту дурную мысль из головы. – Я зашагала прочь так быстро, что Фёдору Алексеевичу пришлось меня догонять чуть ли не бегом.
– Ну-ну, Вера Павловна, я что же, обидел Вас чем-то? – Толстой заискивающе заглянул мне в лицо, для чего ему пришлось изрядно потрудиться. Святая простота!
– Не Вы ли, Фёдор Алексеевич, намекнули, что я «удачно устроилась» у… – Я хотела сказать губернатора, но осеклась, поправляя себя, так как к нашему разговору уже прислушивались. – …Петра Александровича?
– Думаю, Вам показалось. – Миролюбиво отвечал поручик.
– Вот как. Теперь я ещё, по-вашему, глупая? – На лицо Толстого было приятно посмотреть. Он всё ещё улыбался, но было видно, как в глазах его мелькает растерянность. Обычная женская логика, ловко заводящая в тупик.
– Вера Павловна… – Поручик сбился с шага, оказываясь у меня за спиной, я уже выходила к дороге.
– Доброго дня, Фёдор Алексеевич. Спасибо за компанию. – Я зашагала вперёд, делая вид, что сейчас сама буду останавливать извозчика. Толстой подбежал ко мне в мгновение.
– Вера Павловна, постойте. Позвольте, я хотя бы довезу Вас до… дома. – Растерянность, непонимание, испуг. Чудесно!
Я сложила руки на груди и молча отвернулась. Мой жест был истолкован, как молчаливое согласие, и бравый офицер ринулся ловить «ваньку».
У дома мы распрощались натянуто-официально. Толстой укатил по своим делам, а я, поднимаясь по парадной лестнице дворца, гадала, что со мной стряслось. Это я-то, которая все конфликты и обиды старается решать мирным путём и словами, сейчас закатила истерику мужчине? Сердце билось сильно и глухо. Отчего-то мне было ужасно, почти до слёз, обидно, что Толстой посчитал меня содержанкой. Хотя и винить его за это было сложно, со стороны оно ведь так и выглядело. Да если говорить начистоту, даже внутри меня шла тихая борьба с самой собой, не принять ли предложение Петра Александровича, которое, я это чувствовала, вот-вот должно наступить.
Слёзы горячим комом подступили
– …подать чаю? – Первую часть фразы я даже не услышала. Я отрицательно покачала головой и поспешила спрятаться за дверью спальни. И только тут позволила горячему кому слёз вырваться наружу.
Усталость последних дней, паника и страх навалились на меня разом. Всё это время я старалась держать оборону, не унывать. Строить планы по возвращении домой, в конце концов. Но с того злополучного дня, как моя машина времени исчезла, уже минуло больше недели. А я ни на йоту не продвинулась. Не на поручика я обижалась, я злилась на саму себя. За бессилие, нерешительность и страх.
Что бы делала на моём месте какая-нибудь Анька Рыкова? Отличница на нашем курсе, которой дали самую интересную дипломную работу. Она бы уже давно тут всех построила, изобрела бы микроскоп или пенициллин, дала бы о себе как-то знать…
Так, стоп. Дала о себе знать.
Мысли мои закрутились в совершенно другом направлении. Стать любовницей генерал-губернатора – это, конечно, хорошо. Но к сожалению, имеет долгоиграющий эффект. О таком не принято говорить в современных газетах. Максимум – в мемуарах. А они могут быть написаны и изданы многим позже, живших тогда на свете людей. Мне нужно что-то, что подействует сразу. Сделает мне имя. Думай, Вера, думай…
Я вскочила с кровати и принялась расхаживать из угла в угол своей небольшой комнатки. Учинить скандал в доме генерал-губернатора? Хорошо, но быстро забудется. Обо мне посудачат неделю, может, две, покуда чей-нибудь роман или свадьба вновь не затмят светскую жизнь Петербурга. Об устройстве микроскопа, как и о пенициллине я знала почти ничего. Ни оптика, ни химия не являются моими сильными сторонами. А что является?
Я застыла на месте, пронизанная осознанием.
Что там говорил Пётр Александрович, будет музыкальный вечер, верно?
В тот же вечер мальчишка, что работал на кухне, передал мне небольшую коробочку, обтянутую синей с узорами тканью. Загадочная посылка была перевязана бечёвкой, за которую была заложена записка на французском:
«В знак дружбы и полного доверия. Ваш Ф.»
Я не сдержала улыбки. Что не делается, то делается к лучшему. Главное, чтобы поручику не досталось по шапке за такие подарочки.
Я старалась аккуратно вскрывать коробочку, но пальцы подрагивали от нетерпения. Люблю подарки, что тут говорить.
На бархатной ткани лежала черепаховая, раздвоенная шпилька в китайском стиле, увенчанная изящным, перламутровым навершием в виде цветка. Я не удержалась от восторженного вздоха. Лавочник утверждал, что эта вещица из самого Китая и была мне, конечно, не по карману. Так что я даже не стала уточнять цену.
Я провела кончиками пальцев по изящному украшению. В мыслях был образ бравого офицера, его искрящиеся шампанским глаза. И в сердце неминуемо становилось теплей.