Хранитель клада
Шрифт:
Когда я опомнился, Бурый уже стоял возле нее, лицом к лицу, и держал ее за плечи.
– Дурочка ты моя… - тихо сказал Бурый.
А она сама, сама прижалась к нему, как прижимается натворившая глупостей женщина к своему сильному, умному, непобедимому мужчине! Сама! К этому бревну неотесанному!
– Сделай что-нибудь, я его боюсь, - зашептала она, - он совсем спятил, дырка, говорит, дырка…
– Да все будет хорошо, проснется и уберется, ну? Какая ты у меня дурочка…
И он начал ее целовать, сперва - в лоб и висок, потом -
А она… она ему ответила… этому громиле! Этому тупому чудовищу! Тьфу! Глаза б мои не глядели!
Сидел, сидел, молчал, молчал, смотрел, таращился - высмотрел мою дуру! А она тут же и повисла у него на шее! Постыдилась бы - вон дед того и гляди проснется!
Выживать, выживать скорее, пока эта развратная парочка не натворила дел. Ловко он прибрал к рукам мою дуру, ох, ловко… Какое он имел право?! Пришел, потаращился - и схватил в охапку! Ну разве не последняя сволочь?..
Я должен их отсюда выжить!
В конце концов, это моя дура!
Я собрался с силами и запустил в стену электрическим чайником, потом - коробкой с картами. Деду это не помешало спать, а дуре и Бурому - целоваться. Я застонал от бессилия… ведь уговорит, теперь уж точно уговорит!..
Как легко, оказывается, было справиться с моей дурой…
Я ушел, я слонялся по всему дому, я рычал и бил кулаками в стены. Кулаки проваливались и попадали непонятно куда. Я понимал одно - от дуры пора избавляться раз и навсегда. Она развлекала меня, да, не спорю, я охотно смотрел на ее проказы… но сейчас…
Когда я вернулся, они уже ушли. Деда я заметил не сразу. Бурый уложил его на пол и прикрыл плотной скатертью - чтобы дед не простудился.
Я сел на свой табурет и, глядя на часы, дешевый будильник, стоявший на столе среди дурацких фигурок, камушков и свечек, думал - вот сейчас они наверняка поехали к нему домой, к ней нельзя, у нее взрослая дочка, матери от дочек такие дела скрывают. Потом она явится к себе как ни в чем не бывало и начнет готовить ужин. Прошло время ужина - и я, глядя на часы, думал, что сейчас моя дура ложится спать и блаженно растягивается на постели - приятно измученная и безмерно довольная, отложив все попечение о Лизе и ее затеях до утра…
Мне показалось странным, что Лиза не вернулась в подвал, чтобы договориться о церемонии зазыва с того света. Хотелось верить в лучшее, в мои-то годы, и я придумал, что она встретила умных людей, которые отговорили ее от этой блажи, или набрела на другой салон, где ее радостно приняли и обещали обслужить в наилучшем виде. Я утешал себя так - а сам помнил, что бродил по дому довольно долго, она вполне могла вернуться, и моя дура, млея в объятиях Бурого, назначила ей время этого мерзкого сеанса.
Давно мне уже не было так скверно.
Если я не придумаю, как их отсюда выставить, говорил я себе, они своими глупостями подманят какую-нибудь зловредную сущность. Говорил, говорил - и договорился! Мне сразу полегчало. Я понял, как с ними справиться! Я
Заодно я бы навеки отвадил мою дуру от доморощенной бестолковой магии.
Все было именно так, как я и думал - Бурый уговорил ее вызвать для Лизы мертвого жениха или кем там этот господин ей приходился. Бурый стал ее хозяином, он уладил скандал с Анжелой, он уже заведовал всеми ее покупками!
На следующий день они примчались вдвоем, стали двигать мебель, умчались, дура вернулась, и сразу же Лиза привезла фотографию. Маша велела ей раздеться и надеть длинную белую рубаху, потом отвела в конуру с массажной кушеткой и приказала лежать тихо, не говоря ни слова.
– А скажешь хоть слово - все пропало, и он никогда больше не вернется, - пригрозила она. Лиза только кивала и смотрела огромными сумасшедшими глазами прямо в глаза моей дуре.
– Вот видишь, я ставлю на столик его фотку, рядом стакан воды, накрываю хлебом, - все это моя дура проделала с неимоверной торжественностью.
– Всякое может случиться - ты, если чего, сбивай стакан и хлеб на пол, а я буду молитву читать!
Лиза с мычанием указала на дедовы ноги.
– Что-нибудь придумаем!
– пообещала дура.
– Вытащим его, старого черта… Только бы не помер… Ну, идем, я тебя уложу.
Они втиснулись в конурку.
Я был готов. Я облачился нужным образом. Если они будут проделывать свои дурацкие ритуалы перед столиком - замечательно! Там как раз очень удобное для моей выдумки место.
Вошел Бурый с большой сумкой. Оглядел салон, покосился на дедовы ноги. И вдруг улыбнулся. Его улыбка мне не понравилась. Я успокоил себя тем, что больше эту парочку никогда не увижу. Вспомнил, кстати, как недавно пели на улице: «Это есть наш последний и решительный бой!» Именно так. Я дам им бой.
Это мой дом. Им тут больше не быть.
Из каморки вышла моя дура и плотно прикрыла дверь.
– Тише говори, - предупредила она любовника.
– Ей нужно сосредоточиться и представлять себе его таким, как при жизни, все вспомнить, как говорил, как ходил…
– Что еще требуется?
– перебил он.
– Сорок свечек.
– Принес. Еще ты три метра черной ткани велела купить. Купил. Их куда?
Она заглянула в тетрадку.
– Тут написано - закрыть тканью портрет покойного.
– Так он же формата девять на одиннадцать. В шесть слоев, что ли?
– Ой, ну что я за дура! Нужно было его с самого начала закрывать! Я все перепутала!
Я только вздохнул. Я-то с ней два месяца промучился, а ему все эти радости еще предстоят!
– Не вопи, - одернул ее Бурый.
– Ну, перепутала и перепутала.
– Ничего у нас не выйдет. Дух не захочет приходить. Еще и этот!
Дура показала пальцем на дедовы ноги.
– Сказал же - ночью вынесу и положу на трамвайной остановке.
– А если он и там не проснется?
– Значит, такая его судьба.