Хранитель лаванды

Макинтош Фиона

— Ну, если вы настаиваете…

Когда девушка протягивала своему спутнику саквояжик, откуда-то вдруг повеяло лавандой. Лизетта ахнула.

— Какой восхитительный аромат!

Фрелон кивнул.

— А будет еще восхитительнее, когда солнце согреет поля. Хотя лучше всего — по вечерам.

— Я из большого города. Там так никогда не пахнет.

— Так вы горожанка! Мы стараемся не спрашивать лишнего, но это ж кошмар — идти и молчать.

Лизетта горячо согласилась с ним.

— А вы из этих краев?

— Да.

И хорошо их знаю. Лавандовые поля раньше принадлежали одной семье из этой деревни.

— А теперь? — Лизетта нахмурилась.

Ее спутник печально покачал головой.

— Они были евреями. Их забрали в прошлом году. Ужасно. Такая славная семья. Жили здесь всю жизнь. Наверное, их отправили в концлагерь.

— Нам в Лондоне ни о чем таком не говорили.

— Очевидно, ваше правительство предпочитает не рассказывать об этом народу.

Лизетта покачала головой, потрясенная до глубины души.

— Мне очень жаль.

— До нас доходили слухи, что милиция, повинуясь нацистским приказам, арестовала более десяти тысяч евреев — целыми семьями, включая новорожденных младенцев. Их держат в Зимнем Велодроме.

— Я знаю это место. — Голос девушки был исполнен скорби.

Фрелон кивнул.

— В прошлом году его превратили в тюрьму.

— Помню стеклянный купол, такой величественный…

— Сейчас его закрасили, чтобы не привлекать внимания бомбардировщиков союзников.

Лизетта вдруг пожалела, что вообще заговорила о лаванде.

— Что ж, надеюсь, это еврейское семейство в один прекрасный день еще вернется на свои лавандовые поля.

Фрелон бросил на нее мрачный взгляд.

— Не думаю. Если слухи правдивы, из лагерей не возвращаются.

Лизетта не хотела больше говорить на эту тему.

— А вы женаты? — спросила она, чтобы хоть что-то сказать.

— Была у меня на примете одна девушка, да времена нынче не те, чтобы загадывать далеко вперед. Может, как все закончится, я вам предложение сделаю. В конце концов, вы первая из всех наших гостей, кто и правда выглядит по-французски.

Лизетта засмеялась.

— А вы уверены, что тут безопасно вести подобные разговоры?

Стало уже светло, и девушка поразилась, как же высоко они забрались.

Сеньон лежал далеко внизу, а Апта она не разглядела. Усилия, потраченные на карабканье по крутому склону, были достойны результата. Лизетта и ее спутник очень быстро поднялись почти до гребня холма, у подножия которого там и сям располагались мелкие селения.

— Совершенно безопасно. Мы на землях партизан — маки. Вон там Боннье. А внизу Лормарин. — Фрелон скороговоркой выпалил еще несколько названий. Хотелось бы Лизетте как-нибудь побывать в этих местах. — Надо держаться тропы. Проголодались?

— Пока нет, — солгала она.

— Отлично, тогда можно потерпеть, пока доберемся до Боннье.

Обещанная

Фрелоном телега ждала под присмотром какого-то крестьянина, который покосился на девушку исподлобья.

— Немцы реквизировали большинство наших лошадей, — пояснил Фрелон, когда она уселась рядом с ним на телеге. — Спасибо, — поблагодарил он крестьянина.

Тот молча кивнул и, не проронив ни слова, зашагал прочь.

— Простите его за неотесанность. Зато он ярый сторонник де Голля. Без таких, как он, маки не выжили бы.

Как только телега тронулась, Лизетта принялась рыться в сумке в поисках еды, что дала ей мадам Паскаль.

— Знаете, эти фермеры, они очень отважны, — продолжал Фрелон. — Мы вот скрываемся, крадемся во тьме, делаем все тайком, пользуемся условными именами, да и то шепотом. А таким, как он или мадам Паскаль, приходится жить у всех на виду, иметь дело с milice или немцами, если те вдруг заявятся в дом, лгать, не моргнув и глазом, зная, что на кону их жизнь.

— Жизнь?

— Ну да. Только неделю назад в соседней деревне одного человека расстреляли на глазах у его семьи лишь по одному подозрению в том, что он помог бежать нескольким участникам Сопротивления.

— Расстрел на месте?

— Если кто-то из деревни виноват, немцы карают всех, кто там живет. Вот почему люди вроде меня бегут прочь из семей, действуют тайно, — чтобы родные и соседи не поплатились за наш патриотизм.

Внезапно все опасности, о которых рассказывали на курсах УСО, стали для Лизетты чудовищно близкими. Фрелон умолк, но девушке и самой было, о чем подумать. Тишину нарушал лишь стук копыт взбирающегося в горку пони.

12

Лизетта наконец различила вдали парящий в небе шпиль церкви в Боннье. Деревня плавно сбегала вниз с холма к равнине. Сердце твердило девушке, что она дома… хотя на самом деле она никогда не бывала южнее Парижа. Пасторальная Франция: беспорядочно разбросанные каменные строения, словно вытесанные из скал, яркие цвета, каменистые склоны, сосновые леса, возделанные равнины… Издали жизнь тут казалась мирной и пасторальной — однако со слов Фрелона вырисовывалась совсем иная картина.

— Отсюда пойдем пешком, — предупредил он. — И надо держаться начеку. Никому нельзя доверять.

— А как же пони?

Молодой человек спрыгнул с телеги.

— Кто-нибудь нашего четвероногого друга подберет. А нам дальше по дороге не стоит. Двинемся напрямик по склону.

— Там немцы?

— Нет. Хотя подчас я сомневаюсь, что хуже: немецкие солдаты или наши полицаи. И те и другие рады бы истребить всех маки. В деревне мы не знаем точно, кто друг, а кто враг.

— Тогда зачем мы сюда пришли?