Хранитель мира
Шрифт:
Князь Данаан воистину был большой сволочью. Старой, хитрой, опытной и умной сволочью, нашедшей способ заставить барда жить и беречь свою жизнь в любых ситуациях и обстоятельствах.
— То есть для того чтобы избежать угрожающей тебе опасности, необходимо как можно скорее добраться до людей? — тем временем спросила Дини Ши.
— Да, — коротко отозвался Артур, сберегая дыхание.
— Тогда почему мы движемся так медленно? И почему пешком?
— Потому что быстрей я не могу.
— Ясно. Стой. — Последнее слово было произнесено столь повелительным тоном,
После того как ее распоряжение было выполнено, Лаурелин подняла забрало и, вложив два пальца в рот, оглушительно свистнула. Судя по всему, помимо силы легких в этот звук была вложена и немалая доля Силы, так как звуковой удар болезненно хлестнул Артура по спине, оборвал последние листья с окрестных берез и заставил недовольно загудеть гитару, висевшую в замызганном футляре на правом плече барда.
— Что это было, зачем? — недоуменно спросил Артур, распрямляясь — звук был так силен, что заставил его непроизвольно согнуться.
— Скоро увидишь, — довольно усмехнулась Лина. — Надо немного подождать. А пока ждем — подумай. Хоть и наказанная, я все еще остаюсь Дини Ши. Кровавой Охотницей, на языке людей. Как ты думаешь, почему, несмотря на всю дисциплину, все эти правила, уставы, законы и запреты, нас называют именно охотниками, а не, скажем, солдатами, воинами, бойцами или стражами?
Артур пожал плечами. Думать на таком холоде решительно не получалось. Все его мысли сейчас крутились вокруг мечтаний о теплой комнате с горячей батареей и чашке обжигающего чая. Разгадывать же семантические загадки в таком состоянии он был решительно не в силах.
— Подсказка, — видя его печальную физиономию, смилостивилась Лина. — Два раза в год, в ночи весеннего и осеннего равноденствия, с членов ордена снимаются почти все запреты. И тогда мы выходим на охоту, и горе тем, кто встретится нам в эти ночи. Смерть и горе!
— Дикая Охота? — изумленно спросил Артур, наконец-то припомнивший эту старую и страшную легенду. — Так это вы?!
— Да, — горделиво отозвалась девушка.
— Но при чем здесь эта история? — все еще не понимал бард. — И чего мы здесь ждем?
— Не чего, а кого, — снисходительно ответила Дини Ши. — Ладно уж, скажу прямо. Разве ты где-нибудь хоть раз слышал, чтобы Дикая Охота была пешей? Все охотники — всадники. И я тоже!
И словно в ответ на ее слова с холма, где располагался сид, донеслось громкое ржание.
Конь был прекрасен. Стройный, великолепно сложенный вороной жеребец, настолько высокий, что макушка Артура едва доставала ему до седла. Впрочем, помимо роста у Мунина (названного так в честь ворона, принадлежавшего предводителю асов) имелись и другие важные отличия от человеческих лошадей. Его хвост и грива, казалось, не имели ничего общего с материальным миром и более походили на клочья темного дыма, неведомо как сохраняющие свою форму поблизости от тела и расплывающиеся длинным полупрозрачным шлейфом, тянущимся на несколько метров за скакуном.
Как пояснила Лина, грива Мунина, помимо того, что была красива, являлась еще и очень неплохим
Да и глаза коня тоже были отнюдь не просты. По крайней мере, Артур, заглянув один раз в то, что наполняло глазницы этого создания, поспешно отвел глаза и в дальнейшем внимательно следил за тем, чтобы не встречаться с Мунином взглядом. Не надо это было барду. Совершенно не надо.
В общем и целом конь был идеалом. Идеалом прекрасным и недостижимым. И идеальность данного образца магического животноводства была подтверждена немедленно по появлении Мунина в непосредственной близости от барда. Ну не складывались как-то у Артура отношения с идеалами… И сам он был далеко не красавец, и женщины, что возносились им на пьедестал Идеала, не шибко-то интересовались потрепанным молчаливым бардом, и, как выяснилось, хорошей дружбы с прекрасными конями у него не получилось тоже.
Для начала ворвавшийся на полном скаку жеребец, стремящийся на зов своей хозяйки, не нашел ничего лучшего, как остановиться правым передним копытом точно на нежно любимой левой ноге барда. Немного обшарпанный, но все еще прочный и надежный ботинок из жесткой кожи спас Артура от перелома костей стопы, но вот от острого приступа головной боли, увы, уберечь не смог.
При чем здесь головная боль? Просто в тот момент, когда тяжелое копыто этого «мерина некастрированного» опустилось на ногу парня, он на одно ослепительное мгновение напрочь позабыл о своей бардовской сущности, ненадолго превратившись в простого русского человека. И этот простой русский человек простыми русскими словами выразил всю степень своего негодования подобными действиями четвероногого диверсанта.
Это был длинный и подробный рассказ. Краем сознания Артур понимал: ругань — это глупо, но — наболело. Мучительная смерть и странное воскрешение, навешенная на него ответственность за жизнь почти совершенно ему неизвестной туата-полукровки, объявленной его телохранителем, информация о нависшей над Землей угрозе, которую следовало как-то устранить, странное и абсолютно непонятное «выпадение времени», из-за которого он из начала лета две тысячи восемнадцатого года переместился в конец осени, причем неизвестно какого года… Отдавленная нога явилась маленьким камешком, стронувшим лавину, последней каплей, переполнившей чашу терпения, и разум Артура инстинктивно выбрал самый безопасный и безобидный способ разрядки.
В его громком и эмоциональном рассказе было все. Артур вспомнил о родословной попавшего под горячую руку жеребца, прошелся по его сексуальной ориентации и пищевым предпочтениям. Затем кратко помянул о блестящих перспективах карьеры Мунина на заводе по производству конской колбасы. Не забыл бард и старозаветного, прославленного во множестве былин «волчья сыть, травяной мешок», отдельно оговорив, что именно в те давние времена близко контактировавшие с этими четырехкопытными тварями люди наиболее точно выразили их внутреннюю сущность.