Хранитель пчел из Алеппо
Шрифт:
Лишь к утру я решил, что наверху чисто: оттуда не доносилось никаких звуков. В щель металлического люка над головой пробивались лучи, подсвечивая грязные стены. Я толкнул люк и увидел широкое и неприкосновенное синее небо – цвет мечты. Афра проснулась, но молчала, затерявшись в темном мире.
Когда мы вошли в дом, я пожалел, что и впрямь не ослеп. Нашу гостиную разнесли в пух и прах, стены изрисовали в граффити: «Мы победим или умрем».
– Нури?
Я не ответил.
– Нури… что они сделали?
Я смотрел на Афру, стоявшую среди сломанных вещей, – темную призрачную фигуру, неподвижную и незрячую.
Но я ничего не сказал. Жена
Афра покрутила его в руках, как делала с гранатом, ощупывая линии и изгибы. Затем тихим голосом, словно девочка из ее прошлого, она принялась перечислять имена, высеченные в памяти:
«Создающий порядок, смиряющий, всезнающий, всевидящий, всеслышащий, дарующий жизнь, забирающий жизнь…»
– Афра! – окликнул я.
Она опустила сувенир на пол и наклонилась вперед, ощупывая другие предметы. На этот раз жена подняла игрушечную машинку. Я спрятал их в шкаф через несколько недель после смерти Сами. Сердце защемило при виде того, как теперь они разбросаны по полу. Рядом валялась банка с шоколадной пастой, любимое лакомство Сами, – она покатилась прочь от Афры и остановилась возле стула. Наверное, сейчас внутри была плесень, но я держал банку в шкафу с другими вещами, которые напоминали о сыне. Угадав на ощупь машинку, Афра тут же опустила ее на пол и повернулась ко мне, каким-то чудом поймав мой взгляд.
– Я уезжаю, – сказал я, – поедешь ты или нет.
Отойдя от Афры, я принялся искать наши сумки. Обнаружил их нетронутыми в спальне, перекинул через плечи и вернулся в гостиную. Жена замерла посреди комнаты. В открытых ладонях она держала разноцветные детальки лего – остатки дома, который построил Сами. «Нашего нового дома в Англии, – сказал он, согласившись переехать. – Там не будет бомб, и дома не разрушатся, как здесь».
Не знаю, имел ли он в виду дома лего или настоящие, но мне вдруг стало тоскливо от того, что Сами родился в столь хрупком мире. В нем не было ничего прочного, но Сами пытался представить себе место, где бы кругом не рушились здания. Я сохранил дом лего в шкафу точно в таком виде, каким сделал его наш сын. Даже подумывал склеить, чтобы мы смогли сохранить игрушку навсегда.
– Нури, – нарушила тишину Афра, – с меня хватит. Прошу, забери меня подальше отсюда.
Она стояла там, скользя взглядом по сторонам, будто в самом деле видела.
Глава 3
Просыпаюсь в саду, лежа на спине. Моя одежда промокла от дождя. В этом забетонированном квадрате растет всего одно дерево; его корни, проломившие плитку, впиваются мне в спину. Сжимаю в руке цветы. Кто-то навис надо мной, загораживая солнце.
– Что ты здесь делаешь, старый хрыч? – Сверху вниз с широкой улыбкой на лице на меня смотрит марокканец. Он говорит по-арабски. – Ты что, спал в саду?
Он протягивает мне руку, неожиданно крепкую для такого старикашки, и поднимает меня на ноги.
– Хрыч? – повторяю я, как в тумане.
– Ага, – усмехается он. – Так говорит продавец в магазине. Хрыч – значит старик.
Я следую за ним в теплую гостиную. Марокканец сообщает, что меня искала Афра.
– Она плакала, – говорит он, но мне не верится.
Когда я вижу жену в кухне, она уже одета и напряженно сидит на стуле, совсем как при Люси Фишер. Непохоже, чтобы Афра
– Значит, ты и сама можешь одеться? – говорю я и немедленно сожалею о своих словах, увидев угрюмое лицо жены.
– Куда ты уходил? – спрашивает она. – Я всю ночь не спала, не зная, где ты.
– Я уснул внизу.
– Хазим сказал, что ты спал в саду!
Я напрягаюсь.
– Он очень добр, – говорит Афра. – Сказал, что найдет тебя, просил не волноваться.
Решаю прогуляться. Это мой первый выход за пределы дома. Здесь все странное, даже магазины, с виду жалкие, но кичливые: «Пицца гоу-гоу», «Чили тук-тук», «Польские смаки», «Павел Индия», «Мошимо». В конце дороги стоит круглосуточный магазинчик, откуда раздается громкая арабская музыка. Я направляюсь к морю. На пляже нет песка, только галька и валуны, но у набережной устроена большая песочница. Мальчик в красных шортах сооружает замок. Сейчас вовсе не жарко, правда здешние жители считают по-другому, иначе бы мать не надела на ребенка короткие штанишки. Он загребает песок совком и аккуратно насыпает в синее ведерко, пока то не наполнится. Потом ровняет сверху с помощью ручки совка.
Мимо носятся дети с мороженым и огромными, размером с голову, леденцами. Мальчик построил из песка целый город – использовал пластиковые крышки от бутылок и фантики, чтобы добавить цвета. Из потерянного носка и палочки от сахарной ваты он соорудил флаг. По центру он ставит чашку.
Юный архитектор встает и отступает на шаг, любуясь своим творением. Впечатляюще, он даже сделал с помощью чашки дома, окружающие замок, а бутылка из-под воды напоминает стеклянный небоскреб. Мальчик, видимо, почувствовал на себе чужой взгляд. Он поворачивается и пристально смотрит на меня. На его лице невинное, беззаботное выражение, как у детей, не знавших войны. Похоже, он собирается что-то мне сказать, но его зовет девочка. Заманивает мячом. Он колеблется, бросает последний взгляд на свое чудесное строение, на меня, а потом убегает.
Я сижу некоторое время на набережной возле песочницы и слежу за движением солнца по небосклону. Днем здесь тихо; дети ушли, а над головой собрались тучи. Достаю из рюкзака документы по предоставлению убежища.
«Вы имеете право остаться в Великобритании в качестве беженца при условии, что не можете жить в безопасности в любом регионе вашей страны, поскольку опасаетесь гонений».
Небо рвется на части, сверкает молния. Крупные дождевые капли падают на бумаги в моих руках.
«В Великобритании».
«В любом регионе».
«Опасаетесь гонений».
Дождь усиливается. Я убираю документы в рюкзак и иду вверх по холму в гостевой дом.
Афра сидит в гостиной у двойных дверей. Здесь слоняются и другие постояльцы, телевизор работает на полную громкость. Марокканец удивленно поднимает брови:
– Как дела, старый хрыч?
Теперь он говорит это по-английски, сверкая темными глазами.
– Неплохо, старый хрыч, – говорю я, выдавливая улыбку.
Этого ему достаточно. Марокканец от души смеется и хлопает себя по колену. Я снова сажусь за стол и смотрю на свое отражение в экране компьютера. Прикасаюсь к клавиатуре, но не могу заставить себя проверить почту. То и дело поглядываю на стеклянные двери. Стоит подняться ветру или сверкнуть молнии – и я ожидаю увидеть в саду силуэт Мухаммеда.