Хранитель равновесия. Темные игры
Шрифт:
«Точно, каждый. Нет никаких запретов на этот счет, и о ремнях не стоит беспокоиться, уж Кицхан обязательно бы все проверил и не упустил возможности выложить такой козырь. Вон как сузились глаза. А Керим был нужен, чтобы сходу на меня наорать, зато сейчас он помалкивает скромно, знает свое место».
– Речь идет не о законах, почтенный. – В тоне старейшины ир-Кицхана прорезалось легкое раздражение. – Мы, жители долины, сами вершим суд и наказываем своих преступников. Тому, кто хочет жить в Нистале, не следует об этом забывать.
– Понимаю! Но я не собирался
– Это первый снег, – с едва заметной тенью угрозы в голосе произнес ир-Кицхан, – он до конца зимы не пролежит. Одна-две недели, а потом путь свободен…
– Вот и отлично, – с радостным воодушевлением заявил Раэн. – Меня давно ждут важнейшие дела в Салмине.
Глаза ир-Кицхана еще больше сузились, теперь он напоминал хищника, готового к прыжку. Но силой заставить приезжего целителя вернуть осужденного к столбу он явно не мог. И пригрозить ему было нечем. Оставался лишь один спорный момент, который Раэн не преминул прояснить.
– Надеюсь, уважаемый Совет старейшин не будет возражать против нашего отъезда?
– Вашего? – ир-Кицхан в надменном удивлении вскинул бровь.
– Ну да. – Раэн посмотрел в ответ с не меньшим удивлением. – Я ведь, кажется, теперь отвечаю за этого юношу перед людьми и богами, так что ему здесь без меня делать нечего.
Ашара принадлежит хозяину. Но позор, конечно же, не должен выйти за пределы долины. Раэн злорадно наблюдал, как нахмурившийся Кицхан пытается решить это логическое противоречие. Однако старейшина, устав от его несговорчивости, холодно бросил:
– Почтенные люди Нисталя подумают об этом. Идемте, уважаемый ир-Керим. А вы, – обернулся он уже от самой двери, – следите за дорогой, почтенный Раэн. Снег скоро сойдет…
«И вы можете катиться подальше, – договорил Раэн про себя невысказанную мысль старейшины. – Как же, сойдет он. То есть, конечно, сойдет, но когда это будет нужно мне. Уж хорошую снеговую тучу над холмами я вам всегда обеспечу, на это сил хватит, если не торопиться. И как там, кстати, мой пациент, вовремя избежавший участи стать сосулькой?»
Дождавшись, пока дверь плотно закроется, он снял с Фариса наложенные перед разговором чары, прошел к очагу и принялся священнодействовать над котелком, любовно и ответственно предавшись изготовлению кофе.
* * *
Фарис медленно выплывал из тяжелой липкой тьмы. Веки казались налитыми свинцом, руки и ноги тоже не шевелились, но ни боли, ни малейшего неудобства он не чувствовал. Напротив, пушистый легкий мех приятно ласкал почти обнаженное тело.… Вот пахло как-то странно, словно в комнате дядюшки Нафаля, известного в долине травознатца. Да что же это с ним такое?
Память возвращалась кусками, и первое, что он вспомнил, это холод. Ледяной пронизывающий ветер, бьющий в лицо. Боль в стянутых ремнями руках, на которых висит тело. Мучительный, хуже боли, выворачивающий душу стыд.… Как он обрадовался, когда холод начал
Вспомнив то, что было до этого, Фарис рывком повернулся со спины набок и прижал колени к животу, как от удара. Ни боли, ни холода больше не было, и это оказалось самым ужасным, что могло случиться с осужденным на смерть у столба. Это значило, что кто-то развязал ремни и вернул его, полумертвого, к жизни.… К жизни? А зачем ему такая жизнь?!
– Проснулся? Вот и славно. Кофе хочешь? – раздался где-то рядом голос.
Мягкий уверенный голос человека, едва знакомого Фарису. Теперь был понятен запах трав, смешанный с ароматом кофе, и ясно, почему не болят наверняка обмороженные руки и разбитое лицо. Лекарь, недавно приехавший в Нисталь. Фарис видел его пару раз, но особо не приглядывался. Никакого интереса чужестранец для него не представлял, и вообще, целительством должны заниматься женщины. В крайнем случае, старики или калеки, как однорукий Нафаль. А молодой парень, собирающий травки да коренья, не носящий даже короткого меча и вряд ли знающий, с какой стороны за него браться, вызывал у потомственного воина рода Джейхан нечто среднее между брезгливостью и недоумением.
Над ним даже одну из любимых озорных шуточек Фариса нельзя было сыграть, потому что ни чести, ни интереса в шутках над человеком, не способным за себя постоять. Так что обращал на него Фарис не больше внимания, чем на пыльную чинару рядом с крыльцом харчевни. А теперь вот как повернулось… Что ж ты наделал, целитель! Зачем?
Должно быть, этот вопрос непослушные губы прошептали вслух, потому что сидящий рядом хмыкнул.
– Если бы я сам знал. Хотя скажу так: мы нужны друг другу, Фарис. Ты – мне, а я – тебе, и от этого никуда не деться. Так что насчет кофе?
«Нужны? Да кто тебя просил, недоумок?» – хотел сказать бывший ир-Джейхан, однако губы снова перестали слушаться. Добраться бы до двери, шагнуть в леденящую круговерть вьюги – вон, как подвывает за окном! – и вытерпеть всего несколько минут.… А потом – блаженная тьма без боли и стыда.
– Даже не думай об этом, парень, – решительно произнес ненавистный голос, и еще сильнее запахло кофе.
Глиняная чашка оказалась у самых его губ, и Фарис почти против воли сделал глоток густой горьковатой жидкости, как раз в меру горячей, благоухающей дорогими приправами. А потом, сообразив, что именно сказал чужак, едва не захлебнулся следующим глотком.
– Да не читаю я твоих мыслей, успокойся. – Теперь в голосе слышалась явная насмешка. – Вполне хватает обычного житейского опыта, чтобы понять, что у тебя на уме. Только знаешь ли, Фарис, для тебя сейчас смерть – слишком большая роскошь. Твои спутники мертвы, а ты – нет, следовательно, что-то или кто-то пощадил тебя. Непонятно кто и неизвестно зачем… Тебе самому разве не интересно?
Вожделенная дверь была совершенно недостижима, так что Фарис лежал, стараясь не вслушиваться, но голос, мягкий, как шкурка новорожденного ягненка, завораживал, словно сам втекая в уши.