Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса

Д'Амато Брайан

Я скукожился в позе зародыша на левом боку. Нет-нет, скорее на правом. Где моя рука? Вероятно, я придавил ее своим весом. И она затекла от плеча до пальцев. Правой ноги тоже не было. Или левой. Если бы я их увидел, то сказал бы точно. В любом случае, та половина моего тела, на которой я лежал, вся онемела. Растянутые мышцы верхней части страшно болели. Бог знает от чего. Зудит. Я, извиваясь, попытался почесать левое веко о стенку. Дотянулся. А-а-а, благодать.

Кхе.

Я замер, ощутив колебания непонятного происхождения. Нет, я точно сохраняю неподвижность. Это короб. Он раскачивается. Туда-сюда. Его, очевидно, подвесили. Высоко ли? Снова трусь щекой о стену. Она узловатая и податливая. Не сплошное дерево, а плетенка. Я вишу в корзине.

Что ж, разумно. Нет острых кромок — не порежешься, нет жесткого пола — не ушибешься. Обитая мягким камера. Они

хотят, чтобы я остался жив. В общем и целом. Неудивительно, что рот не закрыть. Туда воткнули какой-то ком, чтобы я не укусил себя за язык и не истек кровью. Я немного распрямился, потом повернулся, упираясь в стенку короба. У него была ширина в одну длину руки, а длина — в две, и я своим помутившимся сознанием отметил, что уже начинаю мыслить майяскими категориями и оперирую единицами приблизительно по двадцать шесть дюймов, а не футами и метрами. Высота короба составляла около полутора длин руки. Ни встать, ни вытянуться… о черт, черт. На меня накатил приступ клаустрофобии, и я понял: все, сейчас потеряюсь вконец. Однако собрал остатки воли в кулак, вопреки (или благодаря) боли и усталости. Все-таки мое новое тело пострадало изрядно. Успокойся, успокойся, c'almate, все хорошо, Джед, ты жив, все утряслось. Спокуха. Запаникуешь — и можешь ставить на себе крест.

Пить хочется.

Токи воздуха, излучавшие тепло камни внизу, щенячий скулеж где-то за стеной подсказывали мне, что я нахожусь в маленьком закрытом дворе и сейчас вторая половина дня. Наверняка. Я прислушался. Откуда-то доносился хруст, курлыкали индейки, журчал ручеек, еще одна собака — взрослая — лаяла далеко-далеко, и на этом фоне проступил отдаленный, но всепроникающий хор бесчисленных хлопков, ностальгический, вызывающий слезы звук, — так женщины готовят ваахоб, лепешки, перекидывая кукурузное тесто с одной ладони на другую. Он оставался неизменным с самого детства Джеда, моего детства. А потом я различил (подумать только, эти новые уши просто как радары) крики игроков, такие родные, как стук материнского сердца в чреве, и глухие удары каучукового мяча.

Оба-на.

Перед моим мысленным взором возникла картинка игры в хипбол — явно из прошлой жизни Чакала. Лес и просека с насыпями земли и стволами по сторонам (этакая зачаточная спортплощадка), два голых паренька, а за ними смутно — группка людей у конца поля. Лицо одного мальчишки было окровавлено. Его наказывают? Нет, я услышал подбадривающие голоса болельщиков и понял, что мяч попал ему по лицу и такой удар давал противнику выигрыш. Но видение тут же сменилось другим перешло в воспоминания Чакала о его последней игре, полностью постановочной, один на один против 9 Клыкастого Колибри. Ахау выступал там в роли 7 Хунахпу, героя-близнеца, [526] а Чакал изображал Девятого Владыку Ночи. Короче, был плохим парнем. Играли ночью, и поле освещалось сотнями высоко поднятых факелов. (Клыкастый Колибри стоял на другом конце площадки в маске и в сандалиях на высокой подошве, словно на ходулях, но это не могло скрыть его ярко выраженную ахондроплазийную карликовость. [527] «Рабочие сцены» (а может, слово «невидимки» — как в японском театре — подходит лучше?) с помощью двух тонких шнуров, прикрепленных к длинным палкам, таскали пустой бумажный мяч туда-сюда, как птицу в театре марионеток. Публика, конечно, все понимала, но ее никто и не собирался обманывать. Что касается духовного воздействия, то здесь манипуляции производили ничуть не меньший эффект, чем настоящая игра.

526

Герои-близнецы — главные действующие лица сакрального эпоса народа киче Пополь-Вух.

527

Ахондроплазия — недоразвитие длинных костей, ведущее к карликовости.

Двоих парней я точно знал — они играли со мной в одной команде. Гладколицего звали Хун Шок (1 Акула), а того коренастого, с плоской физиономией, — 2 Рука. Но до чего же трудно пробиться сквозь чужие воспоминания, как…

Так, снова возникает этот вопрос. Что чувствует человек, становясь частью кого-то другого? Это все равно что проснуться в полной темноте в большом незнакомом доме, наполненном мебелью и objets, [528] и пытаться найти выход. В глубине души я всегда

считал себя настоящим майя, но теперь понимал: я всего лишь невоспитанный, невежественный янки, яппи, янг. Получив новые тело и разум, я увидел мир совершенно иным. Например, я всегда считал Землю (мы говорим: мих к’аб’, нулевая Земля, нулевая скорлупа творения) круглой, точнее — шарообразной. Но теперь я представлял ее не сферической и, конечно, не плоской, а похожей на стопку лепешек. Каждый слой, или щит, находился в другом, как кожурки расплющенной луковицы. К тому же эти оболочки были живыми.

528

Предметами ( фр.).

Удушье.

Ну же, дыши. Эта дрянь во рту. Может, губка. Открой. Так. Закрой. Не могу. Опа. Кислотная отрыжка — сплошное мучение. Я втянул ртом воздух, и боль в моем растрескавшемся горле несказанно усилилась. Но я стерпел, чего не сумел бы сделать в шкуре Джеда. Да, тело Чакала довольно выносливо, тут нет вопросов. Но проку от этого никакого, если я не могу двигаться. Жажда. Нет, мне и в самом деле нужно проглотить слюну. Включить язык. Где он? Отрезан? Нет, постой. Онемел. На своем месте. Нормальный язык. Не вешай носа, приятель.

Я отодрал язык от нёба и сжал зубы, правда, не плотно, сделал глотательное движение, но во рту была сплошная сушь, стало только хуже, ой-ой, погоди-ка. Я засунул его язык (мой язык, что-то у меня путаница с местоимениями) в волокнистую массу и покрутил им в поисках жидкости, наконец нащупал немного и принялся облизывать незнакомые бугорки и трещинки во рту, смачивая их густой горьковатой жижей. Ну и где же мой страх? Опаньки. Пропал. Гм. Что-то не так с моими зубами. Они странно изменились. Два верхних центральных резца подпилены, со стороны центра осталось в целости около трети каждого из них, и они торчат невысокими L-образными корешками. Справа и слева от этих шпорообразных пеньков часть зуба отсутствовала. Я даже и не представлял себе, как приятно было проводить языком по моим прежним зубам, не то что по чужим заостренным хреновникам. Нужно быть осторожным, чтобы не порезаться… А это что еще за щербина? Похоже, нет двух коренных. Ах да. Я потерял их в игре Один Тростник на 39 Поле, против нас играл 2 Громила, и я тогда забил четыре и убил…

Нет, не я. Чакал. Игрок в хипбол. Речь о его карьере. Думай.

Ну-ка, открой глаза.

Опа. Не могу.

Сейчас чихну.

La gran puta, подумал я, каким Schande [529] обернулся сей эксперимент. И на кой черт мне это сдалось? Ложился бы себе баиньки в двенадцать часов. Мое другое «я» сейчас, должно быть, проводит время в одном спальном мешке с Мареной. Сейчас — в фигуральном смысле, разумеется. Погоди-ка. Я ревную сам к себе? Прекрати дурить. Соберись.

529

Позорищем ( нем.).

Ладно. Открой глаза.

Ничего не изменилось.

Ну что ж, отлично, на проект затрачено больше шестисот миллионов долларов, а я торчу в корзинке, как заплесневелые груши от «Гарри и Дэвида». [530] Сколько я уже здесь? Дни? Жажда мучит. А что с вулканом? Неужели я пропустил извержение? Нет, ni modos. Не мог я провести здесь три дня. К тому же мне говорили, что на таком расстоянии уши закладывает от грохота. И скорее всего, день или два спустя, когда облака пепла поднимутся достаточно высоко, по ночам из любой точки Мезоамерики будет видно сияние.

530

«Гарри и Дэвид» — американская компания, специализирующаяся на доставке фруктов по заказам.

Может, майя ждут, сбудется ли мое предсказание? Тогда у меня есть шанс. По крайней мере, этот типчик Чакал исчез. Вернее, я больше подспудно не считаю себя Чакалом. А ничего другого и не надо, верно? Твое «я» — тот человек, которым ты себя ощущаешь, а не реальное…

Опа. Зуд в глазах — это более чем реально. Почеши их. Я выгнул…

Трах.

Оба-на.

Я высвободил пальцы одной руки и пошевелил каждым. Суставы тихо потрескивали и пощелкивали, боль еще давала о себе знать, но уже утихала. Приятно. Что же, теперь вытащи вторую руку. Ого. Подожди-ка, а где…