Хранитель вечности
Шрифт:
И все-таки он сдался:
– Хорошо, давай попробуем найти другое решение. У тебя есть какие-то идеи?
– Да. И мне потребуется твоя помощь.
Глава 23. Вечный сон
Флонкси был одним из первородных. Они появились под древом истока в одно время с Фоноксом, вместе росли, играли, дружили, вместе постигали искусство жизни, вместе проходили через превратности судьбы. Но несмотря на все то, что их связывало, было и многое, что отличало их друг от друга.
В отличие от Фонокса, Флонкси никогда не считал, что смерть была лучшим выбором
– Фонокс, послушай меня. Мы с тобой особенные, старейшие в своем племени, первые дети великого древа. Знаю, ты думаешь, что это ничего не значит и все фландрейцы равны между собой, но я так не считаю. От молодняка нас отличает непревзойденная житейская мудрость, багаж знаний и опыта. Сравни себя с кем-нибудь из недавно родившихся на свет. Внешне разница, конечно, будет не велика, но если копнуть чуточку глубже и проникнуть в сознание, то она окажется колоссальной. Тот, кто прожил на свете тридцать тысяч лет и тридцать столетий отличаются друг от друга, как фландрейцы отличались от коррунов. Наш интеллект и разум превосходит их в сотни раз. Потребуется еще тридцать тысяч лет, чтобы они могли нас догнать. Но тридцать тысячелетий спустя мы с тобой также достигнем новых высот в понимании всего сущего. Понимаешь? Они никогда не смогут даже близко приблизиться к нашему уровню. В тот самый момент, когда мы родились, мы превзошли всех наших далеких потомков раз и навсегда.
– Не знаю, Флонкси. Я не могу с тобой полностью согласиться. Мы ведь появились на свет на заре развития нашей цивилизации, в нашей молодости не было ни тех знаний, ни тех открытий и изобретений, которые мы сделали за тридцать тысяч лет, нам пришлось осваивать и изучать этот мир с ноля, и в этом мы добились определенных успехов. В этом нам не откажешь. Но ведь именно это и дает нашим потомком огромное преимущество. Те знания, что мы собирали по крупицам за все эти годы, они могут освоить буквально за несколько столетий непрерывного обучения. Так что догнать нас не так сложно, как ты думаешь.
Флонкси на этот аргумент только потряс щупальцами, изображая приступ смеха:
– Ты думаешь, что молодые хотят учиться? Думаешь, что они рождаются и стремятся догнать нас в познаниях? Как давно ты вообще наблюдал за нашим молодняком? Они все свое свободное время проводят в бессмысленных играх и разговорах друг с другом, никакие слова взрослых и учения им не интересны, они не хотят нас ни слушать, ни учиться у нас, не говоря уже о том, чтобы пытаться догнать нас и, уж тем более, опередить. Это мы с тобой появились на свет в мире, о котором ничего не знали. У нас был мощный стимул, чтобы закрыть все пробелы в нашем познании. У молодых такого стимула нет. Им все равно, что происходит в мире. Они думают только о развлечениях.
– Но ведь и мы были такими. Вспомни нас. Мы тоже долгое время лишь дурачились и веселились и только после того, как испили эту чашу сполна, решили заняться познанием. Игры и развлечения это характерная черта
– Именно! Со временем, которого у нас нет. Наша планета задыхается от нас. Наше древо больше не в силах обеспечить все огромное население питательным веществом. Если мы хотим выжить, то кому-то придется уступить дорогу другому. И я заявляю тебе, как одному из первородных, что мы на жизнь имеем больше права. Мы жили здесь задолго до того, как появились наши потомки, и будем жить после них.
– В каком смысле после них?
– Я хочу оградить всех тех, кто младше двадцати тысяч лет от Лимбуса.
Фонокс ошарашено вращал своими щупальцами.
– Вот только не надо этого твоего осуждения. Я говорю ту правду, которую другие просто боятся признать. Нас слишком много на планете. Из-за Лимбуса мы привязаны к ней и не можем переселиться в другое место. Мы не болеем и не умираем. Число наше продолжает только расти. Так что нам еще остается? Кому-то придется отказаться от Лимбуса, чтобы другие могли продолжить жить. И если мне придется выбирать, то я предпочту остаться в сознании, пока молодые будут мирно спать в анабиозе. Может быть, однажды мы найдем решение для этой проблемы и пробудим их. Но до тех пор это лучший выбор.
– Ты понимаешь, что ты предлагаешь? Ты хочешь лишить сознания двадцать миллиардов фландрейцев?
– И не только их. Также и тех, кто еще не появился на свет. Я хочу запечатать родильные отверстия в ветвях и оборвать поток новых семян.
Фонокс взволновано покачивался на нижних щупальцах. Он с трудом верил в услышанное:
– Даже если так. То как ты собираешься это сделать? Ты думаешь, что двадцать миллиардов просто возьмут и откажутся от еды?
– Нет, конечно. Но пять миллиардов оставшихся согласятся помочь им это сделать, чтобы остаться в сознании самим. Нужно только убедить их в том, что это необходимо. Пойдем, я покажу тебе кое-что, и ты поймешь, что само великое древо предусмотрело такое развитие событий.
Вместе они проследовали к главному стволу. В те времена его окружали густые заросли из ветвей, покрытых молодыми листьями, корней не было видно. Когда они подошли к стволу вплотную, Фонокс заметил круглый проход в его основании.
– Это ты его проделал? – спросил он у Флонкси.
– В том то и дело, что нет. Он возник сам несколько столетий тому назад. Я обнаружил его совершенно случайно.
Они прошли сквозь тоннель в толстой коре и оказались в центре огромного зала. В центральной его части прямо в древесной породе расположилась огромная воронка. На ее дне, посвечиваясь голубым, лежало несколько десятков маленьких шаров. У края воронки стояли несколько фландрейцев, с которыми Фонокс был не знаком.
– Кто они? – спросил он, - И что это за шарики на дне?
– Те, что у края – это члены общества «Первородных». Те, кто, как и мы с тобой, понимает, что рожденные раньше должны править миром. А то, что ты видишь на дне, эти шарики, как ты сказал - это фландрейцы, которые перешли в анабиотическое состояние. Они ничего не чувствуют и не осознают происходящее вокруг них. Они находятся в состоянии похожем на сон, в котором течение времени идет тысячу лет за одну секунду. Когда они проснутся, им будет казаться, что они проспали всего несколько секунд или минут. Так что не стоит их слишком жалеть.