Хранитель Виртуальности
Шрифт:
— М-да. Ошибочка вышла, — вынужден признать я. — А зачем ты начал стрелять?
— Но ты же сам показал мне Знак Смерти! Твой статус выше, спорить не приходилось, да и времени на это не было. Вот я и дал повод себя убить.
— Ничего страшного не произошло, — спокойно говорит дочь. — Логвин, показавший тебе Знак Смерти, выполняет очень важную функцию. Намного более важную, нежели освоение полезной профессии. Я бы рекомендовала в качестве компенсации предоставить ему двух-трехнедельный отпуск, — говорит дочь уже мне. — Поговори об этом со своим предком — я еще не уполномочена решать подобные вопросы. Думаю,
— А что потом? Заново входить в Функцию? — огорчается мнимый дистриб.
— Я позабочусь о том, чтобы этот процесс прошел как можно быстрее и безболезненнее, — обещает дочь, — У вас будет та же профессия, единственное неудобство — придется поменять семью.
— Семьи у меня не было. Жену вывели из Функции в прошлом году.
— Тем лучше. Значит, вы получите отпуск и почти ничего не потеряете. Логвин, оформи ему краткосрочный отпуск, — приказывает дочь и вслед за женой выходит из ванной.
Я приношу и укладываю в ванну чистую двадцатилитровую бутыль со снятой крышкой, деликатно выхожу. Вернувшись минут через десять, я обнаруживаю, что темная жидкость уже полностью всосалась в бутылку, занимая примерно четыре пятых объема и, в нарушение законов физики, не выливаясь из открытого резервуара. Повернув бутыль вертикально, я выношу отпускника в кладовку. Здесь я скармливаю ему два килограмма сахара, доливаю воду.
Пусть бродит.
Хотя дистриб и не заслужил этого.
Глава 9
Я стремлюсь к своей цели, я иду своей дорогой… Пусть будет моя поступь их гибелью!
И был вечер, и было утро. И утром, при первых отблесках зари, родился мальчик. И стала эта заря началом нового мира…
К предку я приезжаю вечером.
Телекамера у ворот, тихо урча, долго сканирует мою машину и мою физиономию. Наконец ворота открываются, и я въезжаю на обширный участок.
Оставив машину на специально отведенной для этого площадке, я иду к берегу реки и не ошибаюсь: предок, как обычно, сидит в шезлонге. На столике рядом с ним — мобильный терком с большим дисплеем, несколько бутылок с водой и блюдо с пищей. Предок, растекшись в шезлонге, созерцает небо, отражающееся в воде, сосновый бор на другом берегу реки справа, заливные луга слева, переходящие в поля, засеянные пшеницей. Предок, конечно, почувствовал мое присутствие, но головы не повернул — просто потому, что это нерационально. Здесь, на территории его виллы, действуют иные правила приличия и другие этические законы.
Я тоже хотел бы когда-нибудь жить на такой вилле. Только не на берегу реки, а в горах. Но это право нужно заслужить самоотверженным служением Функции. Достижения мои уже достаточно велики, но вилла мне пока не по заслугам.
— Храни тебя Первый!
— И тебя храни. С чем пожаловал?
Я, угнездившись во втором шезлонге, кратко рассказываю об инциденте, произошедшем возле особняка установщика виртаина.
— У меня не было времени навести справки, — оправдываюсь я.
— Не переживай. Я уже получил соответствующую информацию. Мнимый дистриб
— Да. И что с ним теперь делать? Дочь советует в порядке компенсации за немотивированный вывод из Функции дать ему три недели отпуска. Похлопочешь перед руководством?
— Ну конечно! Пусть бродит. Мы подумаем, где его можно использовать.
Закончив с неприятной частью разговора, мы начинаем обсуждать более важные дела. Предок, как всегда, немногословен. Говорит медленно, каждое слово весомо.
— В вирте появился террорист.
— Ну и что? Террористы в вирте появляются с регулярностью смены дня и ночи, примерно по паре за сутки. Это если не считать мелочи пузатой вроде пьяных подростков. А уж виртуальных самоубийств и вовсе происходит по десять на день. Скоро придется специальную службу заводить по уборке виртуальных трупов…
— Об обычном террористе я не стал бы тревожиться. Дело гораздо серьезнее. Возможно, у них целая организация. Есть теоретики, есть хулиганы-практики, предсказывается день, когда наступит конец вирта. Винтерпол пока не понимает опасности и не видит связи между Кропоткиным, Заратустрой и стоящим, видимо, за тем и другим Террористом. Но мы уже сделали утечку информации.
— О Кропоткине я наслышан, о Заратустре тоже знаю. Есть какая-то дополнительная информация о Террористе?
— Есть. Завтра начальник Управления тебе все расскажет. Не будем тратить время на болтовню. Молчи и созерцай.
Благодарно улыбнувшись предку, я поудобнее устраиваюсь в шезлонге.
Облака плывут по небу неторопливо и безучастно. В воде, разбитые рябью на тысячи фрагментов, волнуются их отражения. На противоположном берегу колышутся кроны деревьев. Они живые, но вместе с тем вполне органично вписываются в пейзаж. И даже птицы, мелкие птахи, щебечущие среди листвы живой изгороди, отделяющей участок предка от соседних, не слишком раздражают. Земля — чудесная экосистема. Здесь вполне можно было бы жить, если бы обыватели не испохабили, не загадили, не обезобразили все, до чего только могли дотянуться их жадные и ленивые руки. Ради комфорта и развлечений люди готовы на все. И хотя созданный нами вирт весьма хрупок и пока еще действительно может быть разрушен даже террористом-одиночкой, реал ненамного прочнее, ненамного устойчивее. И если вирт будет разрушен, если миллионы виртлян вернутся в реал, он тоже не выдержит давления жаждущих комфорта и развлечений людей. Так что, храня Виртуальность, мы вместе с тем храним и реальность. И если бы не мы…
Предок, расслабившийся в соседнем кресле, совершенно неподвижен. Интересно, о чем он думает? Когда-то мы были с ним одним целым. И даже после разделения (о, как чудесно это было! как я хочу еще раз испытать это ни с чем не сравнимое наслаждение!) еще долгое время я мог почти безошибочно угадывать настроение и даже мысли предка. Но время шло, у каждого из нас началась своя отдельная жизнь, со своими задачами, радостями и огорчениями, и вот теперь наше родство подтверждается только тем, что мы можем связываться по Т-каналу. Но сейчас этот канал закрыт — да и глупо было бы тратить немаленькую в общем-то энергию на его поддержание, если для обмена инфо достаточно самой что ни на есть примитивной речи.