Хранитель Врат

Кузнецов Роман

– Малыш, Гном, поднимайте ребят, через десять минут выдвигаемся. Туристы решили завтра сливаться. У нас на все про все сутки. Так что руки в ноги и побежали. БК [7] весь берем. По полной. И не ныть. Все ясно? Тогда по коням.

Глава 8

Солнце опустилось за край. Из воздуха очень медленно начал уходить зной. Чистое синее небо незаметно темнело, превращалось в грозное фиолетовое, а бледный серп луны налился зловещим светом, заменил живое оранжевое солнце солнцем вампиров, мертвецов и утопленников.

7

Боекомплект.

По-кошачьи тихо ступала волчьеглазая ночь. Где-то за деревьями кричали непривычно жесткими металлическими голосами ночные

птицы. Никому не было спасения от ночи. Большинство людей покорялось ей, и люди засыпали – кто с тревогой, кто с надеждой. Но не до сна было Пауку. Тяжелые думы, нехорошие предчувствия, предательский страх мягкими совиными крыльями холодили душу. Но он гнал этот страх прочь, смелее вглядываясь в темноту, прислушиваясь к крикам, доносящимся со стороны лагеря. Он понимал, что один, без Кинжала, да еще в этом ничтожном теле, он может не справиться. Но у него, в отличие от остальных, хотя бы был шанс. Он знал, с кем имеет дело, и мог побороться, хоть и с невысокими шансами на успех. Остальные же слепы, а потому беззащитны. Бросить их – значит обречь на верную смерть. Даже хуже, чем смерть. Это подло. Паук еще мог постараться удрать. Рахман – нет. Он все подготовил и ждал, надеясь, что Бригадир не подведет.

Шум за бугром нарастал. Скоро там станет совсем жарко. Только бы он успел. Крики стали отчетливей. Особо выделялся визгливый голос Санька, полный злобы и ненависти. «Давай, давай, пора. Не тяни», – молил про себя Рахман.

Вдруг он услышал звук быстро приближающихся шагов. Из-за камня появился Бригадир. Он быстро шел, почти бежал, постоянно озираясь, а приблизившись, буквально выпалил:

– Николай, помогай. Я не знаю, что творится, но готов поверить хоть в черта, лишь бы прекратить этот кошмар. Они готовы перегрызть друг другу глотки. Еле сдерживаю. Хорошо хоть оружие спрятал.

– Кинжал отдай, – перебил Паук.

– Возьми. – Бригадир вытащил из-за спины черный клинок и отдал Пауку. – Ты был прав: Санек его искал, а когда не нашел, начал на меня народ науськивать. Даже Боцман напал…

Паук его не слушал. Он лишь презрительно фыркнул, потом осторожно, с благоговением взял Кинжал, поднес его сначала к губам, потом поднял к небу, потом приложил к груди. Затем резким движением нанес себе порез в районе предплечья, обмакнул лезвие в кровь и начал быстро чертить какие-то знаки на камнях, которыми была вымощена площадка перед булыжником. При этом он ритмично покачивался и пел заунывную песню на неизвестном языке. Его песня была прервана истерическим воплем Санька:

– Вот он, вуду недобитый! Ты, командир, нас на него променял! На крысятника! Братцы, посмотрите, он ему и нож отдал. Это наш-то нож! Предатель!

Ребята зло загалдели.

– Быстрее, Паук, беги! – крикнул Бригадир. – Я их задержу.

– В круг, живо, – жестко скомандовал Паук, не двигаясь.

Бригадир отступил в круг. Паук продолжал что-то рисовать. Парни угрожающе приближались. Когда они были в метре от круга, Паук резко вскочил, вскинул клинок вверх и нечеловеческим голосом выкрикнул древнее заклятие. По близлежащим скалам раскатилось гулкое эхо. Все застыли как оглушенные. Бригадиру показалось, что время остановилось, ветер внезапно стих, пропали все звуки и запахи. Воздух стал густым и горячим. Вязкая тьма обступила людей. Вдруг прямо перед Пауком ярко вспыхнул костер, разрывая ночь. От круга в разные стороны брызнули извилистые тени. Бригадир поднял глаза и отшатнулся. Те, кого он знал не один год, с кем делил кров и пищу, кого, не кривя душой, мог назвать своими друзьями, застыли в шаге от него с искаженными бешенством и жаждой крови лицами. В отблесках колдовского костра его недавние друзья казались монстрами. Мгла окутывала их плотной пеленой, собираясь складками, меняя их формы. Особенно выделялся Санек. Его некогда аристократическое лицо перекосила гримаса ненависти и запредельной злобы. Глаза покраснели и вылезли из орбит, на губах пузырилась пена… Вокруг носились странные тени, тянули свои нити, похожие на грязные скрюченные пальцы.

Паук неожиданно быстро выступил вперед и одним движением начертил в воздухе фигуру, напоминающую больного осьминога, и послал ее вперед. Одновременно он резко рубанул кинжалом крест-накрест. Фигура начала дымиться, распрямилась, раскинула щупальца и накрыла тени. Те вдруг задергались, начали расползаться на части и рваными лоскутами исчезать в темноте. Неожиданно из-за головы Санька взметнулось нечто большое, черное, жуткое и прыгнуло на Паука. Тот не растерялся. Его клинок начертил светящуюся извилистую линию, похожую на змею, и, когда тень коснулась змеи, он коротким и точным движением отсек ту часть линии, где должна быть голова змеи. Страшно закричал Санек. Тень дернулась и перетекла в клинок. Паук выпрыгнул из круга, подскочил к Саньку и отрезал у него прядь волос в районе макушки. Санек немедленно потерял сознание и рухнул

на землю, будто у него вытащили все кости. Все зашевелились, с лиц сползли маски ненависти. Друзья стали виновато озираться и спрашивать друг друга о том, что тут произошло. Сразу пошел дождь. Постепенно всех охватила апатия. Из них словно выдавили все эмоции и желания, оставив лишь жалкую оболочку из мяса, костей и разных жидкостей. Они безвольно сели прямо на камни и тупо таращились на догорающий костер.

– Паук, помоги довести их до лагеря, – то ли приказал, то ли попросил Бригадир.

– Зачем? Посидят немного, костер догорит – сами разбредутся. Ну а нет – так поспят на свежем воздухе. Откат – дело интимное.

– Негоже на голых камнях валяться. Холодно. До палаток пятьдесят метров. Давай туда отведем.

– Нет. Уроком будет. Старших слушаться надо.

– Ну и хрен с тобой, я сам. Помоги хотя бы Санька оттащить. Тяжелый, гад.

– А этого лучше убей. Чем быстрее, тем лучше. Голову ему отрезать надо. Но не здесь, а вон там. Там место есть… сильное… Я смогу подготовить. Он нас еще и сторожить будет.

– Ты че несешь?!

– А-а-а… Крови боишься. Тогда оставь. Я сам. Только от Слова меня освободи.

– Какого слова?!

– Я тебе обещал, что не трону людей твоих.

– Ну уж нет, брат. Не освобожу. Наоборот, поклясться заставлю еще раз.

– Не стоит. Я уже обещал. Второй раз клятвы не даю.

– Убить Санька! Да как у тебя вообще язык повернулся такое сказать?! Это все мои люди. Я их защищать должен!

– Ты не понимаешь, – резко оборвал Бригадира Паук. – Это уже не твой человек. Он вообще лишь отчасти человек. На нем Всадник был. Пес. Он никого не забрал, потому что за мной шел. Я его развеял, но канала закрыть не могу. Он сейчас беззащитен. Может подсесть другая сущность, только покруче. Намного круче. Тогда он уйдет и с собой кого-нибудь заберет. Не думаю, что сегодня, но уйдет – это факт. Так что оставь их всех тут, у камня. Так безопасней. А Санька убить надо. Сам не можешь – так мне не мешай.

– Нет, – жестко сказал Бригадир и достал из-за пояса пистолет. – Только прикоснешься к Саньку – пристрелю. Я сказал.

– Идиот. – Паук смачно сплюнул под ноги. – Сколько народу умереть должно, прежде чем ты поймешь, что не прав? Ты не видишь опасности. Не знаешь ни черта. Санек и есть смерть. Его надо уничтожить, пока он слаб.

– Отойди, – с холодной решительностью произнес Бригадир, взяв Паука на прицел. – Не подходи к парням. Пока я здесь, им никто не может угрожать. Даже говорить так запрещаю. Понял?! А теперь уходи и не подходи ближе чем на двадцать метров. Увижу – буду стрелять без предупреждения. Все ясно? Тогда пошел.

– Я уйду, – спокойный голос Паука резал уши. – Но ты знай, что сам выкопал могилу для твоих людей. Завтра ты поймешь, но скорее всего будет уже поздно. Люди погибнут. Твои люди. И это твой выбор. А пока не отпускай парней. Следи за ними. Приглядывай за Саньком и Боцманом. Он тоже, кажется, инфицирован.

Паук развернулся и бесшумно растворился в темноте. Бригадир остался стоять, оглушенно оглядываясь. Новая жестокая и пугающая, но загадочная, а потому манящая реальность обрушилась внезапно, смешала мысли, чувства. Из глубин подсознания поднялась темная муть первобытных страхов, инстинктов, предрассудков. Наработанные годами подозрительность и прагматизм вступили в неравную схватку с природной любознательностью и тягой к новым знаниям и приключениям. На первом этапе победила ответственность. Навык, привитый недолгой, но тяжелой боевой походной жизнью: «Сперва люди – потом ты», – уже давно вошел в привычку и работал в автоматическом режиме. Бригадир подбросил в затухающий костер дров. Сходил в лагерь, проверил раненого Пикселя, притащил из палаток спальники и коврики, уложил на них товарищей, безвольными куклами сгрудившихся у костра, подсунул коврик и укрыл спальником валявшегося чуть в стороне Санька, посидел немного, потом еще раз сходил в лагерь, откуда приволок большую охапку дров и большой походный чайник. Затем сел спиной к огню и стал ждать рассвета, прихлебывая из термокружки обжигающий пахучий травяной чай, до мелочей припоминая прожитый день. Черное молчаливое небо безразлично мигало желтыми яркими звездами. Тишина, покой, умиротворение. Но постепенно в душу стало вливаться новое ощущение. Иррациональный страх тяжелым холодным камнем заворочался в сердце и в животе. Бессмысленный панический страх от чего-то таинственного, находящегося вне этого мира. Вернулась детская боязнь темноты, боязнь оставаться одному в темной комнате. Но он гнал этот страх прочь, смелее вглядываясь в темноту, пока не начал различать за синеватым расплавом тумана черные гребни вершин. В памяти всплыли слова отца: «Не поворачивайся спиной к своим страхам. Если боишься, встань и посмотри страху в глаза. Ожидание страха всегда страшнее самой реальности. Встреться со своим страхом, и он пропадет». Бригадир встал и решительно шагнул в темноту.