Хранитель ядов

Карпо Катти

Встретившись со мной взглядом, Дакот скривил губы, как делал это в детстве, если вдруг я отказывалась играть в предложенную игру. Видимо, того, что он ожидал, на моем лице так и не отразилось.

Увлекшаяся процессом Матильда не заметила перемен в настроениях, а потому гигантский спрессованный клубок из раздражающих ее обоняние трав, сунутых ей под нос, стал для нее полной неожиданностью. Охнув, она закашлялась и кинулась прочь от нас, на выходе едва не сбив с ног Сантьяго.

– Ого, как разбежалась-то, – изумился мужчина.

– Что? Опять отлынивает? Чертовка! – в сердцах выкрикнула Руара, выходя навстречу

супругу. – Привязать ее к стойке. Может, за ум возьмется.

– Сомневаюсь. – Сантьяго добродушно осклабился и, заметив Дакота, оживился. – Ты-то мне и нужен, парень. Поможешь с ящиками? С полсотни надо в погреб перетаскать.

– Конечно. – Дакот поднялся, но прежде чем уйти, привалился к стойке и небрежно взлохматил мне волосы. – А с тобой мы еще поговорим.

Многообещающе. Желает поговорить – уже хорошо.

Полчаса я в одиночку занималась лишь смесью для чая, упиваясь радужными фантазиями о будущих удачных продажах, об успехе и о новых открытиях. В моем воображении возмужавший Эстер гордо рассказывал мне о том, как замечательно складываются его отношения с отцом и как он им гордится. Идеальные мечты не совсем идеальной леди.

Дверной колокольчик, обычно заливающийся энергичным перезвоном, истошно звякнул и резко смолк, словно боясь радоваться вновь прибывшему.

По полу покатились уроненные коробки с чаем. Руара медленно отступила от гостя.

– Господин… господин Сильва?

– Отец?

Первый раз за мою недолгую жизнь я видела отца таким обеспокоенным. Первый раз? Забавно. Сегодняшний день принес с собой столько открытий. Как много всего мне пришлось увидеть, услышать и прочувствовать в первый раз. Новые знания. Новыедля меня. Значит, я все еще продолжаю быть неполноценной.

Мешочки, аккуратно подвязанные ажурными ленточками, посыпались вниз тяжелым градом. Я продолжала удерживать в кулаке комочек травы, пока отец, до боли вцепившись в запястье, тащил меня к выходу – мимо вычищенных до блеска полок Руары, мимо ящиков, банок, мешков, ставших для меня привычным антуражем в той же мере, что и роскошная обстановка моей комнаты в особняке.

«Что-то случилось?» – вопрос, который, возможно, застрял в глотке или запутался в языке, потому что так и не был задан вслух. Он был бессмысленным изначально, ведь человек не станет пересекать территорию жилого селения, прижимаясь к стенам, словно какой-то вор, и заглядывать в каждую темную нишу и за каждый угол, будто ожидая увидеть там толпу неведомых опасных тварей, если пребывает в здравом уме. А Роберта Сильва никому никогда и в голову не пришло бы назвать сумасшедшим.

Снаружи нас ожидала открытая повозка. Что странно, это был не роскошный экипаж отца, на котором он с комфортом ездил до соседних селений, а старая потрепанная повозка, даже просто стоя на месте издававшая поскрипывания. И где же его любимцы – караковые жеребцы? Я знала всех отцовских лошадей, потому что каждое из этих животных хоть раз да пробовало раздавить копытами мою голову. В повозку же был впряжен незнакомый мне гнедой конь.

Возницу я узнала. Наш конюх Тори обеспокоено проследил за тем, как мы забираемся в повозку, и, подражая отцу, повертел головой, оценивая обстановку.

Да что происходит?

Повозка тронулась. А мой лимит доверия исчерпал себя.

– Отец!

Вздрогнув,

он наконец обратил свой взор ко мне.

– Эксель. – Отец положил руку поверх моей, чего ранее никогда не делал. Проявление нежности – это награда. А награду нужно заслужить успехами в обучении. – Мы ненадолго уедем отсюда.

– Уедем? Но…

– Твои вещи собраны.

Я уставилась на саквояж в ногах, на который указал мне отец. Взяли и собрали вещи без моего ведома?

– Куда мы едем?

– Эксель, – руки отца опустились на мои плечи, – доверие. Доверие, Эксель.

Безмолвный договор о доверии. Да, я должна его соблюдать. Должна послушно следовать отцовской воле. Вот только…

– Мы двигаемся в противоположную от особняка сторону. – Я встала с сиденья, опасно кренясь то в одну, то в другую сторону.

– Вернись на место! – Отец начал хватать меня за правую руку, желая усадить обратно.

Повозка подскакивала на неровной дороге. Я смотрела, как удаляются дома селения, а за ним – и наш особняк. Ветер бил мне в спину, словно ревнивая супруга, дергая волосы в разные стороны.

– Где Эстер?

– Доверие… – прохрипел отец.

– Где Эстер?

– Эксель!

Я ощутила, как в глубинах сухой почвы моего сознания просыпается обжигающе ледяное спокойствие. «Невозмутимость Мертвеца» – так называл это состояние Дакот, – представляла собой мрачный сгусток из хладнокровной апатичности и равнодушного самообладания, полностью отграничивающий мой разум от таких сдерживающих факторов, как страх, голос рассудка и инстинкт самосохранения. Именно Невозмутимость Мертвеца пригвоздила меня к месту, когда будучи семилетним первооткрывателем, я вывела из себя жеребца, принадлежащего Руаре и Сантьяго, и тот встал на дыбы. Или когда устраивалась на осыпающемся краю обрыва и тянулась вперед всем телом, рассматривая дно. Или когда добавляла дымящееся нечто в колбу с исходящей паром примесью.

«Дурная! Убиться хочешь?! – кричал на меня Дакот и немедленно спасал от очередной, по его мнению, глупости. Не стоит и говорить, что он ненавидел это мое состояние. – Порой кажется, что ты готова на все…»

Чушь. Отец не стал бы лепить из меня преемника, если бы я не обладала здравомыслием. Правда?

– Где Эстер? – Я встала на самом краю. За моей спиной шуршали камни, сбитые колесами повозки. Шаг назад – и полет спиной вперед.

– Постой! – Лицо отца побелело. Он вскочил. Повозку тряхнуло, отец неуклюже завалился на сиденье. – До… доверие… доверие, Эксель!

А я будто к месту приросла. Волосы, подол платья жили свое собственной жизнью, повинуясь забавам ветра.

– Тори, останови повозку, – приказала я.

Конюх оглянулся на меня и сжался, видимо, уже неоднократно пожалев о том, что согласился поработать возничим.

– Эксель, – взмолился отец.

– Останови, или, клянусь, я спрыгну!

– Тори, останови!

Откинув с лица распушившиеся волосы, я приблизилась к отцу и схватила его за воротник рубашки. В голове мелькнуло воспоминание: еще до встречи с Дакотом и другими жителями селения отец часто вот также вцеплялся в воротник моей рубашонки и приподнимал над землей хрупкое детское тельце. Мои ноги безвольно провисали – в воздухе я даже не смела дергать ими. Дыша через раз и тараща глаза, я с трудом вслушивалась в громкий шепот отца: