Хранитель
Шрифт:
Поток воды несся с бешеной скоростью. Им никогда не выбраться из Бедфорда. Течение слишком быстрое, мост перекрыт, идти некуда. И тогда они втроем приняли решение. Все было ясно, им даже не надо было обсуждать его вслух.
Сегодня ночью они пойдут на фабрику и подчинятся голосам. Сделают то, чего ждали несколько месяцев. Фабрика, пожираемая пламенем, станет воплощением их снов.
ГЛАВА 25
Виноградный сок и детские игрушки
— Он такой придурок. Можно подумать, он понимал разницу между
— Бобби…
Они сидели под бильярдным столом в подвале его дома.
— Зови меня Пеппе.
Разговор шел о поездке в Портленд, о выпускном бале, о том, является ли свадьба глупой общественной условностью, великим спасением или разновидностью эгоизма.
Еще обсуждали, у какой из стран третьего мира имеется ядерное оружие и можно ли как-то оправдать превентивную войну. Речь толкал только Бобби, заполняя словами пространство, пока Лиз не почувствовала, что угроза разрыдаться миновала.
Он уже собирался разразиться любимой тирадой о заблуждениях Фрэнка Капры относительно «Американской мечты», невоплощенной в городе под названием Падший Бедфорд, но Лиз подумала, что уже готова рассказать ему о своих собственных мыслях и снах, бросавших ее в дрожь.
— Пеппе!
— Уи?
— Как ты думаешь, что произошло сегодня на школьной парковке?
Бобби тяжело выдохнул. Оказывается, он лишь притворялся сибирским валенком в ожидании, пока она придет в себя и затронет эту тему. Лиз нежно дотронулась до его руки, выражая безмолвную признательность за понимание.
— Не знаю, но таращились они страшно.
— Так что же это?
Бобби вздрогнул.
— Понятия не имею, что творится с людьми в Бедфорде. Иногда мне хочется, чтобы моя семья поскорее смоталась отсюда. Но не хочу оставлять тебя.
Сглотнув, Лиз опустила глаза на ковер, на котором не увидишь ни ведер, ловивших капли с потолка, ни свернувшихся в клубок коричневых червей. Мягкое белое покрытие было усеяно пятнами от виноградного сока, и повсюду валялись детские игрушки, так и просившиеся в руки для новых забав.
— Им что-то известно. Поэтому они так смотрели.
Бобби кивнул. На нем лица не было, вот-вот заплачет.
Иногда они любили подраматизировать, и Лиз изображала из себя этакую чувственную особу, но в реальной жизни все было иначе. Бобби тонко ощущал, где и что должно находиться в идеальном обществе, и нарушение гармонии всегда причиняло ему кучу расстройств. Лиз таких высоких надежд не питала, поэтому ей было все равно.
— Тебе хоть кто-нибудь выразил сегодня соболезнования? Они спокойно смотрели, как ты, облившись этим дерьмом, плакала, но никто и слова не сказал! И все из-за нее. О Сюзан говорят так, словно она и человеком-то не была! И моя семья туда же.
— Но тебе не наплевать. Ты — единственный, кто заботится обо мне.
Бобби кокетливо склонил голову, будто показывая, что не напрашивался на комплимент. Лиз чмокнула его в щеку.
В наступившей тишине, закрыв глаза, она услышала, как наверху по гладкому деревянному полу бегают в носочках его братья и сестры, а мама хлопочет,
— Ненавижу Бедфорд, — сказала она после долгой паузы.
— Я тоже, — кивнув, ответил Бобби. — Помнишь, как я тусовался с теми ребятами? Оуэн там, Стивен, Луис… Мы ходили на фабрику пить пиво, поджигали баки, и в ядовитых испарениях казалось, будто все ждут, даже надеются, чтобы наконец произошло нечто плохое. Они, в особенности Луис, хотели заболеть. Никто ни разу не предлагал выбраться из этой преисподней, заняться чем-нибудь интересным. Я уже не говорю о поездке в Портленд или о музее. Не то чтобы у меня патология к искусству, но ты понимаешь, о чем я. Жизнь будто текла в замедленном ритме, и чаше всего мне хотелось оказаться дома, хотя туда тоже не всегда тянет. Они смеялись надо мной, ты знала об этом? Да, смеялись. — Бобби покраснел, потому что впервые в жизни открыто признался. — Потешались над моими постоянными разговорами о книжках, над тем, что я регулярно выполняю домашнюю работу. Словно у них была такая политика: лучший способ поступления в хороший колледж — не делать уроки. Да они даже в этот затрапезный УМО не смогут попасть, — сказал он, забыв, что говорит о голубой мечте Лиз. — А самое паршивое, что все, у кого сообразительные родители, уже давно смотались отсюда. Тем, кто остался, явно плевать.
— Мне не плевать, Бобби!
Эти слова, кажется, немного утешили его, и Лиз поспешила добавить:
— Ты обязательно выберешься и успеешь перевидать кучу новых мест!
— Да, я знаю, скорее бы.
Лиз только вздохнула в ответ.
— Люди ужасно относятся к тебе. И все из-за дурацкой выдумки, — негодовал Бобби. — Как будто услышали однажды «Сюзан-монстр» и теперь только этому и верят.
Пожав плечами, она тихо сказала:
— Слушай, Бобби… мне нужно сказать тебе кое-что очень важное. Только я не знаю как.
— Да брось, Лиз, это же я. Говори как есть.
Она молча взглянула сначала на свои бледные руки, измученные постоянным дождем, затем на толстый мягкий ковер, на потертые кеды… Судорожно сглотнув, Лиз сказала:
— Я… понимаешь, я бы знала, если бы Сюзан действительно умерла. Я бы это по-настоящему чувствовала.
Бобби резко отодвинулся и посмотрел в ее глаза.
— Лиз, она мертва. Ты похоронила ее.
— Да… мертва.
Он взял ее за плечи, сжав их маленькими ручками.
— И ты не виновата.
Лиз едва сдерживалась. Откуда ему знать, чья это вина? Кто вообще может быть в чем-то уверен!
— Она снилась тебе после своей смерти?
— Нет, — сказал Бобби, отведя глаза, и Лиз сразу поняла, что он лжет. Но зачем?
— А помнишь, мы как-то говорили о моем страхе — будто Сюзан может причинить мне боль во сне?
Дернувшись, Бобби отклонился еще дальше. Вероятно, он и сам этого не заметил, но Лиз увидела.
— Угу.