Хранитель
Шрифт:
Артур тряхнул головой и нажал на звонок своей квартиры, в которой вырос, сверился с часами. Отец открыл не сразу. Он все еще был в летних брюках и легкой рубашке с коротким рукавом. Значит, спать не собирался.
– Хорошо, что ты пришел, – устало улыбнулся глава. – Я что-то заработался. Заходи.
Артур скинул обувь в залитом тусклым светом коридоре, протопал на кухню, включил чайник и принялся перемывать кружки в раковине. Отец никогда не касался посуды, пока не закончится чистая. Когда Артур был маленький, он часто по вечерам перемывал гору посуды, которую они с папой копили иногда
Маленькая кухня, как у всех в Хранилище. Плита, раковина и немного рабочей поверхности. Древний холодильник с заедавшей ручкой, большое окно с двойными рамами и занавесками до середины. Ходить по кухне можно было боком или очень осторожно прямо, но была вероятность врезаться в угол стола или запутаться в ножках табуреток. Артур давно избавился от холодильника, установив под стол его уменьшенную версию, но отец почему-то хранил верность грохочущей громадине.
– Не видел тебя всю неделю, – произнес глава, доставая чай. – Где ты пропадал? Оставь посуду в покое, пожалуйста.
– Не напрягаюсь, – бросил Артур. – Работал. Все как с ума сошли.
– Да, я много голосов слышал последние дни, – согласился отец, расставляя кружки.
– Ты поговорил с Игорем?
– Поговорил…
– И?
Глава молча заварил чай, сел на табуретку, переставил пепельницу с подоконника. Он тянул с ответом. Артур глянул на него через плечо. Отец был уставшим и хмурым, гипнотизировал чашку, не прикурив сигарету. Хранитель поклялся себе сейчас не возмущаться, что бы ни услышал. Они просто поговорят. Как папа с сыном. Это успокоит их. Артура точно.
– Как обычно, – наконец ответил отец. – Игорь делает вид, что возмущен, соглашается со мной. И… ничего не поменяется.
– Нельзя поднять это на Совете? – спросил Артур как можно спокойнее.
– Мы пытались… много лет. Небесные выкручиваются. И председатель вместе с ними… – отец прикурил и медленно выдохнул дым. – Знаешь, мне жутко интересно, сколько ему лет. Я увидел его, когда тебе было четыре. Тебе скоро тридцать, а он все еще председатель. Надо будет уточнить в архиве…
– Председатель за Небесных? – Артур пропустил мимо ушей рассуждения отца.
Глава горько усмехнулся, покачав головой:
– Он же сам Небесный.
Чашка выскользнула из рук и грохнула о блюдце. Артур вздрогнул, выдавил виноватую улыбку.
– Оставь посуду, – посоветовал отец. – Садись, чай попьем.
– А разве это правильно, что председатель Небесный? Он же… выбирает их! Кто следит за его работой?
– Высший Совет должен следить за его работой, – усмехнулся отец.
– Но? Чего ты ухмыляешься?
Глава поднял на него добрый взгляд, устало вздохнул.
– Просто вспомнил себя в твоем возрасте. Тоже был такой… убежденный, что мир должен быть справедлив, а всем воздастся по заслугам. В Совете все Небесные или Земные. Бывшие. Но бывшие – не значит независимые. Нас всегда спасает Алексей Ефимович, заместитель. Он за справедливость. Честно говоря, я не знаю, откуда
– А мы с Ромой не подойдем, как свидетели?
– Рома Земной. А тебе нельзя появляться там.
Отец долго смотрел на сына. Сизый дым вился к потолку. Мерно тикали часы. Густая, темная чернота за окном прижалась к стеклам, подмигивая окнами в доме напротив.
– Значит, кто-то другой должен дать показания, – с нажимом произнес Артур. – У нас же много Хранителей, которые смогут!
– Кто? – отец устало пожал плечами. – Кирилл и Гриша? Их никто и слушать не станет. Давай сменим тему. Я думаю над этим.
Артур кивнул, схватил кружку, отпил, поморщился и придвинул сахарницу.
– Ты не хочешь взять напарника? – спросил отец. – Или ученика? Тебе надо отвлечься.
– Нет, – отрезал Артур. – Хотел сначала, но ты мне все обломал.
– Мы это обсуждали, – строго произнес глава.
– Да, да, – закивал Хранитель. – А у тебя был напарник, кроме тети… Любовь Андреевны?
– Был…
4.3.
Саша с Любой проработали вместе год. Напарница отнимала у него все моральные силы своей вспыльчивостью, постоянно лезла на рожон, не могла пройти мимо Небесных, неслась вперед, не разбирая дороги. Она отлично справлялась с работой Хранителя, но привить ей хладнокровие и сдержанность оказалось непосильной задачей. Саша привык. Постепенно, не сразу, но привык. Со временем перестал сбегать от нее на одиночную работу, закатывать глаза на ее необдуманные поступки и отчитывать. Люба подросла. К концу их первого года она перестала читать нотации самоубийцам, рассуждать на темы нравственного выбора Хранителей и поучать Небесных.
Небесные вообще были их камнем преткновения. Люба затевала с ними ссоры, пыталась учить и то и дело клялась вызвать на Совет. Саша споры не любил. Предпочитал сделать дело и молча уйти. Небесные же не принимали Любу за Хранителя совершенно. Но возможности поставить ее на место никогда не упускали. Саша пытался говорить с ними, одергивать, жаловаться отцу, а со временем сообразил, что проще один раз ударить, чем два часа махать руками и давить энергии, готовые к атаке. Через пару месяцев ему это стало нравиться: отец никогда не отчитывал его за то, что Саша защищал Любу. Небесные пытались жаловаться главе, но Михаилу никогда не удавалось переспорить Сашиного отца, он побаивался его. Через несколько месяцев Небесные, завидев Сашу с Любой издалека, стали резко менять маршрут и спешили удалиться.
К семнадцати годам напарница превратилась в прекрасную молодую женщину. Она была не только красива, но и до безобразия самоуверенна. У нее стали появляться первые ухажеры. Некоторых особенно упорных Саша не упускал возможности погонять по Хранилищу. Люба и сама не давала им спуску, игнорируя ухаживания, отказывая в свиданиях, а некоторым смеялась в лицо и называла слабаками. Саша осторожно предлагал ей выбрать кого-нибудь достойного, но напарница всякий раз отвечала, что любит только работу, дергала плечом и с вызовом смотрела на него.