Хранители Кодекса Люцифера
Шрифт:
– Как жарко когда-то пылала в вас страсть, дорогая? – Хриплый голос проник Филиппо под кожу.
– Это… – начала Бибиана фон Руппа.
– Я… – заикаясь, произнесла Сюзанна фон Турн.
– Мне полвека, – заявил хриплый голос. – Сколько лет вам?
Филиппо стоял как вкопанный. Он не знал, зачем бы женщине в белом лгать. В свое время он решил, что ей чуть за тридцать. Он растерялся. Виттория умерла, когда ей было за сорок; но даже когда сестра еще была здорова, она не выглядела так молодо,как хозяйка Пернштейна. Как же… Что же… Он похолодел, когда ему неожиданно стала ясна причина этого. На некоторых страницах библии дьявола находились рецепты; каждый из рецептов состоял, в основном, из чрезвычайно ядовитых ингредиентов. Перед его внутренним взором появился дрожащий,
– Сорок… сорок шесть, – запинаясь, призналась Сюзанна фон Турн.
– В чем ваш секрет? – выпалила Бибиана фон Руппа.
Женщина в белом обернулась. Стоящие в углу монахи начали выпрямляться. Легким движением руки она вынудила их снова застыть. Внезапно Филиппо догадался, кто скрывается под короткими сутанами – два молодых, крепких, свежевымытых слуги, готовых помочь обеим благородным дамам углубиться в тему молодости и страсти. Не случайно Филиппо преследовали кошмары, подобные сегодняшнему: атмосфера замка была прямо-таки заряжена целенаправленным, манипулирующим, безжалостно использующим обитателей замка желанием.
Вместо того чтобы позволить двум закутанным фигурам выступить вперед, Поликсена сорвала покрывало с библии дьявола. Обе дамы подошли поближе. Филиппо знал о силе притяжения, которую вызывал к жизни один только взгляд на Книгу. Ему с трудом удавалось держаться на заднем плане. Его мужская гордость уже почувствовала вибрацию, как только он вошел, а теперь она охватила все его тело. По внезапным нервным движениям обеих женщин он догадался, что с ними происходит то же самое. Они хотели раскрыть тайну красоты и молодости, которой, кажется, владела Поликсена фон Лобкович, и использовать ее в личных нуждах. Они желали этого-всей душой. Вероятно, они еще не осознавали того, что ради этого уже готовы пойти на прегрешение.
Книга поймала их. У каждого была слабость, и библия дьявола строила на этом свою власть.
– Хотите ли вы познакомиться с истинной верой? – прошептал хриплый голос.
– Да. – Два голоса слились в один.
– Хотите ли вы помочь истинной вере получить власть?
– Да.
Белая рука дала знак монахам приблизиться. Филиппо решил немедленно покинуть капеллу. Что бы сейчас ни произошло, он не хотел быть свидетелем этого. Словно погрузившись в транс, Бибиана и Сюзанна пристально смотрели на закутанные фигуры, которые приближались к ним в мерцающем свете свечей. Спрятанные в широкие рукава руки поднялись, чтобы убрать капюшоны. Филиппо с таким трудом переставлял ноги, как если бы ему приходилось вытаскивать их из вязкой тины, а когда протянул руку к двери, ему показалось, будто он движется под водой. Но вот капюшоны были отброшены назад, и все увидели двух женщин, лица которых блестели от пота. На первый взгляд их можно было принять за юных девушек. Свет, отражаясь на потных лицах, скрывал морщинки, окрашивал в золотистый цвет седые пряди.
– Урсула фон Фельс! – ахнула Бибиана фон Руппа.
– Графиня Анна-Катарина фон Шлик, – пробормотала Сюзанна фон Турн.
– Поведайте им, подруги мои, – прошептал хриплый голос, который, кажется, звучал отовсюду. – Покажите им дорогу к красоте истинной веры.
Зеленые глаза хозяйки Пернштейна остановились на Филиппо. Она сделала легкое движение головой. Филиппо стряхнул с себя оцепенение. Он видел, как ее взгляд скользнул по нему, и понял, что должен покинуть помещение. К его изумлению, она ушла вместе с ним. Когда она закрыла дверь, он услышал слова одной из женщин в монашеских сутанах, супруги которых, Леонард Колонна фон Фельс и граф Андреас фон Шлик, принадлежали к самым влиятельным представителям элиты Богемии: «Мы выметем Папу и всю католическую болезнь. Скажите это вашим мужьям. Верховное собрание земель должно захотеть войну…»
Дверь закрылась. Филиппо судорожно мигнул, чтобы освободиться от колдовства освещенной свечами капеллы. Поликсена фон
– Разве есть что-то более сильное, чем заново проснувшиеся красота и страсть женщины, с помощью которых было бы легче управлять мужчинами?
– И благодаря этому получить власть, – с некоторым усилием добавил Филиппо.
Он услышал, что она смеется.
– Им придется довольствоваться первым. Как вы думаете, они это сделают, друг мой Филиппо?
– Самые слабые из них уже делают это.
– Больше нет никаких сильных. Не в наше время.
Филиппо наклонил голову.
– Вы ведете мир на войну.
– Таков путь, – заметила она. – Не разочаровывайте меня. Не прикидывайтесь удивленным. Это мой путь, и я не сойду с него.
Филиппо снова наклонил голову. И тут он, к своему безмерному ужасу, услышал, как она спросила его:
– А каков ваш путь, друг мой Филиппо? Хватит задавать себе этот вопрос. Вы ведь уже нашли его.
Он растерянно смотрел, как она легко идет по коридору и исчезает за поворотом. Она словно забрала с собой свет. Тени собрались у ног Филиппо. Но именно в этот момент ему вдруг показалось, что он снова может свободно дышать.
2
Агнесс, пытаясь отвлечься от дурных мыслей, погрузилась в работу. Она взяла на себя заботу о Леоне, которая после январского путешествия тяжело заболела. Сначала у старушки была жестокая лихорадка, а затем – что-то вроде дремотного состояния; она время от времени дрожала, хватая ртом воздух, кашляла, бессвязно бормотала что-то или таращилась в потолок, а по ее морщинистым щекам текли слезы. Агнесс попыталась разузнать в Брюне, что произошло с приемной дочерью ее бывшей горничной, но дела обстояли именно таким образом, как и пророчил в прошлом году Андрей: делового сотрудничества с Брюном больше не существовало, а потому, кроме нескольких прохладных отказов Вилема Влаха, она никакого ответа не получила. Леона еще недостаточно пришла в себя, чтобы из нее можно было вытащить хоть сколько-нибудь связную информацию. Казалось, что бедняжка каждый день становится немного тоньше, серее, прозрачнее, и кровать, на которой она лежала, начинала принимать огромные размеры, в то время как старушка все больше погружалась в матрас. Создавалось впечатление, будто тело ее начало истлевать, не дожидаясь погребения.
Но был еще один человек, который день ото дня удалялся от Агнесс, и она совершенно не представляла, как предотвратить это. Поначалу Александра помогала матери ухаживать за ее старой няней, но затем все чаще стала забывать о своих обязанностях, и в конце концов Агнесс молча взяла на себя всю работу по уходу за Леоной. Однако дочь, похоже, вообще этого не заметила. Агнесс догадывалась, что Александра чего-то ждет. Но когда она спрашивала дочь, не думает ли она о том, когда же наконец их снова навестит Вацлав (юноша избегал членов своей семьи с того самого рокового разговора в доме Андрея), та лишь качала головой. Тот же самый ответ Агнесс получила на вопрос об отъезде Себастьяна, с той только разницей, что в этот раз тонкие черты Александры омрачила тень такой неприкрытой ненависти, что Агнесс просто не могла ее не почувствовать. Не выдержав, Агнесс спросила дочь о Генрихе фон Валленштейн-Добровиче. Александра в ответ окинула ее пренебрежительным взглядом и вышла из комнаты.
Когда Себастьян находился в отъезде, Агнесс вместе с главным бухгалтером Адамом Августином приходила к нему домой и обновляла бухгалтерские книги. Она ненавидела себя за эти тайные посещения, но подозревала, что Себастьян не станет ничего предпринимать, пока не получит книги фирмы, и готова была совершать еще более достойные презрения поступки, чтобы и дальше скрывать их от него. Если посмотреть правде в глаза, она была пленницей в своем собственном доме, вместе с дочерью, которую не понимала, со старой больной женщиной, лепечущей что-то в бреду, и с двумя сыновьями, о которых ей следовало получше заботиться, чтобы не потерять также и их. Каждый звук, каждый шаг, который она слышала, отдавались в ее голове подобно тому, как это происходит в пустоте покинутого нефа, хотя рядом с ней вроде бы всегда находились люди. Однако пустота была в сердце Агнесс, и заполнить ее способен был только один человек, но он уже никогда больше не вернется к ней.