Хранители крови
Шрифт:
— Добром прошу.
Дождь набирал силу. Крупная капля стекла с прядки черных волос и разбилась о кончик носа, лицо и стекла очков давно намокли. Гарри стоял, не сводя со слизеринца глаз.
— Ты блефуешь, — в голосе Малфоя прорезались истерические нотки. Он попятился, словно расстояние в несколько футов могло защитить его от заклинания, нервным движением отбросил с мокрого лба волосы, принявшие от воды грязный оттенок. — Ты ничего не можешь мне сделать. И обвинить не можешь, у тебя нет доказательств: твое слово против моего!
— Интересно, чье весомее?
— Я никого не убивал и… — Малфой вдруг шмыгнул носом, — и никому… никаким… тварям не давал приказов. Если у
— Это не галлюцинации, — оборвал Гарри. Терпение никогда не входило в список его добродетелей, он сам не знал, каким чудом еще держится, каким чудом до сих пор не приложил гаденыша Оглушающим.
— Я не в ответе за ваши бредни! — закричал Малфой в… э–э–э, отчаянии? Гарри подумал, что на публику он играет бесподобно.
— И не бредни! — Гарри снова поднял палочку. — Либо ты отвечаешь на мои вопросы, либо я испробую на тебе что-нибудь из аврорского арсенала: что-нибудь этакое… Здесь тебе не школа, Малфой: Снейп не примчится, чтобы заштопать твои дырки и срастить суставы, без магии и медицинской помощи они будут заживать месяцами. Подумай об этом. И не пытайся воззвать к совести, я с шестого курса мечтаю раскроить твою физиономию.
— Ты блефуешь, — повторил Малфой, продолжая пятиться.
Ну, вообще-то он был прав. Кровожадность и жестокость были вовсе не в духе Гарри Поттера. Но ведь Малфою этого знать не обязательно? С него достаточно и наглой лжи.
— Считаю до трех. Раз. — Гарри сделал шаг, надвигаясь.
— Я никого не убивал!
— Два, — еще один шаг.
— Поттер, ты тупица! Неужели ты действительно думаешь, будто, едва вырвавшись из министерских застенков, я кинусь кого-то убивать? Да еще под носом у авроров? Ты чертов психопат, хоть бы раз подумал своей пустой башкой вместо того, чтобы строить из себя пуп земли и размахивать палочкой!
Кажется, Малфоя понесло. Он все говорил и говорил — страх выталкивал из него слова. Гарри подозревал, что прижатый к стенке Драко может выложить весьма интересные факты, даже с авансом, так сказать, на будущее, чтобы его оставили в покое. Но то, что он услышал, повергло его в замешательство.
— Я провел в подземелье год, Поттер. Чертов год в аду. Допрос за допросом, — Малфой запнулся, словно у него перехватило дыхание. С шумом втянул носом воздух. Продолжил, и голос у него задрожал, начал срываться, только Гарри не успел понять, от испуга или от нахлынувших воспоминаний. — Комната без окна, дырка в полу, клопы и вонь. Недели одиночества. Они не говорили, что с отцом, не пускали меня к матери. Давали что-то пить, и я не помню, где я был, что делал, о чем рассказывал. У них… они не пытают, как Темный Лорд, нет, но их методы… гуманные методы… я помню урывками, какими-то кусками, и я знаю, что мне это не привиделось, хотя они хотели, чтобы я так думал. Будто бы мне снились кошмары… бред… боль… то длинная, бесконечная и монотонная, выворачивающая наизнанку, вытягивающая жилы, а то резкая и раскаленная, как… как удары хлыста… все это было здесь, — Малфой вскинул трясущиеся руки, сдавливая пальцами голову так, что на висках натянулась кожа и глаза смешно удлинились и окосели. — Они ведь добрые, справедливые, они не применяли силу… разве что иногда, когда лихорадка проходила и сознание растворялось в какой-то… — Малфой истерично захихикал, и Гарри вздрогнул: его бывший враг выглядел почти безумным, — серой каше… в мокрой вате… тогда они били. Осторожно, чтобы не оставлять следов. Два или три сломанных ребра, пальцы — все смешалось, я не помню, что было на самом деле, а что в навеянных ими кошмарах. Но когда они отпустили, — Малфой перевел дыхание, — когда сказали, что я могу идти… Я не хочу обратно в
Малфоя трясло. Дождь хлестал его по щекам, мантия вымокла до нитки, волосы залепили глаза. Малфой дернул головой, откидывая со лба прилипшие пряди, — они шлепнули его по губам, и он сердито сплюнул, вытер рот ладонью. Гарри по–прежнему смотрел на него, прислушиваясь к тому, как холодные капли стекают по щекам, по носу, замирая на самом кончике, чтобы через мгновение сорваться вниз. Смотрел и понимал, что ненависть, злость, желание отыграться, отомстить — все это куда-то делось. Растаяло. Испарилось. Просыпалось песком сквозь пальцы. Наверное, потому что причины как таковой и не было. Или была, но не в Малфое. Это ведь совсем не в духе Гарри Поттера — бить того, кто слабее, унижать того, кто беззащитен. А Малфой был и слаб, и беззащитен, и жалок. Да–да, жалок. Гарри читал это в его глазах: затравленность и затаенную тоску, покорность и усталость. Что бы там ни происходило раньше, сейчас Малфой не лгал. Гарри впервые слышал его голос, лишенный тягучих ноток превосходства и высокомерия, настоящий голос, который, оказывается, так отличался от голоса Люциуса. Гарри впервые видел его лицо без гримасы — такое, каким оно наверняка бывало во время сна. И Гарри впервые не знал, что ему делать с таким… человечным Малфоем.
— Не пытайся меня разжалобить, — сказал он хрипло и кашлянул, прочищая горло.
— Да подавись ты своей жалостью, — Малфой отступил еще на шаг. Потом повернулся и медленно побрел дальше по дороге. — Хватит на меня бросаться, Поттер, и засунь свою палочку, сам знаешь куда. Я никого не убивал.
Гарри последовал за ним.
С минуту они шли молча. Уже вывернули на площадку перед высокой башней из серого камня с десятком окошек, расположенных в два яруса по окружности, когда Гарри заговорил снова:
— Но ты не станешь отпираться, что ночью заходил в библиотеку?
— Очередная галлюцинация? — буркнул Малфой.
Гарри слишком плохо видел сквозь залитые водой стекла очков, чтобы оценить малфоевскую реакцию.
— Раз пол и книги усыпаны волшебной пылью, значит, в библиотеке хранится нечто ценное, а? Что скажешь?
— Пять баллов Гриффиндору. Сам догадался?
— Луна… — ляпнул Гарри и ощутил сильнейшее желание стукнуть себя по башке, да посильнее.
— Гляди-ка, дура, а соображает.
— Еще раз назовешь ее дурой… — зарычал Гарри.
— Мерлин ты мой, что за болезненная реакция, Поттер? — Малфой подозрительно сощурился. — Неужто в самом деле втрескался в это лупоглазое чудовище?
К своему ужасу Гарри сообразил, что к лицу прилила горячая кровь, словно в вены впрыснули кипятку. Нет, это же дурь полная. Врезать бы змеенышу, чтобы неповадно было трепать своим поганым языком.
— Поттер, — изумленно протянул Малфой, совсем не по–малфоевски вытаращив глаза. — Ты покраснел?
Схватился за бока, согнулся пополам и разразился таким хохотом, что с ближайшего дерева с испуганным карканьем снялись две вороны.
Желание кого-нибудь убить вернулось к Гарри, причем многократно приумноженное. Цвет лица уже напоминал вареную свеклу, разум вскипел, а из ушей, казалось, вот–вот повалит пар. «Ложь, клевета, идиотизм!» — хотелось заорать, а Малфой все хохотал, как одержимый, до колик в животе, и заорать не получалось. А хуже всего было то, что даже если он заорет и поведает Малфою все, что думает о его домыслах и о нем самом, этим он только окончательно все испоганит.