Хранящая прах. Книга 2
Шрифт:
Атлан припал к чаше, осушая её до капли. Вихсар погрузился в размышления, которые стали мутными и тягучими. Он устал, и нужно было время, чтобы всё хорошенько осмыслить и понять, что теперь делать дальше. Но одно виждь знал точно – он не вернётся.
Полог откинулся, и в шатёр вошёл Угдэй. Хмуро глянув на Атлана, он прошёл к костру, опускаясь напротив соратника.
– Когда нам ждать войско? – спросил он у хана, принимая из рук прислужницы чашу вина.
– Ждать некого, оно не придёт, – бросил Вихсар, откидываясь на подушки, неподвижно смотря на всполохи огня.
Угдэй даже вином поперхнулся, остро глянув на Атлана, который принёс плохую весть.
– Как
– Отказал,– ответил Вихсар, не желая более о том говорить.
Настала тишина. Вождь прикрыл веки, слушая, как гудит огонь, а по кровле вновь застучали капли, напоминая ему о том, что нужно переговорить ещё со знахаркой, которая должна быть сейчас возле княжны.
– И что теперь делать? – разорвал тишину Угдэй.
Хан открыл глаза, расплылись всполохи огня пред глазами, он бросил косой взгляд на батыра.
– Собирать людей, – проговорил в ответ. – И считай, сколько у нас своих сил.
– Нужно уходить подальше отсюда.
Вихсар резко сел, сбрасывая сонливость, взорвавшаяся боль в рёбрах просыпала багряные всполохи в глаза. Вихсар врезавшись взглядом в батыра, прошипел гневно:
– Ты считаешь меня настолько малодушным, Угдэй? Думаешь, что я побегу?
– Нет, я так не думаю, – склонил батыр голову, признавая свою неучтивость. – Но я дал клятву хан Бивсару беречь твою жизнь.
Вихсар посмотрел на него долго, и батыр встретил его взгляд твёрдо.
– Пока что я не собираюсь покидать это место. Если княжичи желают приехать, пусть приезжают, если ворвутся с мечом, значит, отвечу тем же. Если суждено пролиться крови… От судьбы не уйдёшь, Угдэй, тебе ли это не знать.
Батыр дышал шумно, обрывисто, он стиснул челюсти, и отсвет от костра залил черноту его глаз.
– И если ты так предан, – продолжил Вихсар, – не только мне, но и моим замыслам и стремлениям, то останешься со мной до конца. Решай. Либо ты служишь мне, либо отцу. Пока у тебя ещё есть на то время.
Атлан, что сидел неподвижно, растерянно пошевелился, наполняя кубок вином. Огонь в глазах батыра поутих, Угдэй склонил голову.
– Я верен тебе, хан Вихсар, во всём.
– Это третье и последнее моё предупреждение, – отодвинулся хан, отставил чашу.
Угдэй помолчав, поднялся вдруг, а потом пролился по земле сквозняк. Батыр ушёл. Вихсар бросив тяжёлый взгляд на Атлана, тоже подобрался. Подхватив плащ, накинув его на плечи, хан поспешил покинуть шатёр. Говорить больше было не о чем.
Хан вынырнул в освещённый факелами и кострами лагерь, который продолжал жить своей жизнью. Было уже темно, и по небу по-прежнему ползли тучи, клубились так низко, что казалось, цепляли высокие стяги над шатрами. Тучи сбрасывали на землю редкие ледяные капли. Они падали то на скулу, то на шею, стекая за ворот к груди, оставляя холодные следы. Пахло сыростью и горьким дымом – запах, сопровождающий всю его жизнь, запах степи и жизни под открытым небом. И небо впервые казалось таким неприветливым, чужим, враждебным и далёким. На миг Вихсару померещилось, что с глубоких недр опускается огненный смерч, готовый обрушиться на него и испепелить, стереть в пыль. Хотя Вихсар не понимал, откуда в нём могли возникнуть дурные предчувствия.
Вождь тряхнул головой, вслушиваясь в звуки лагеря, голоса разносились по всему становищу от края и до края, изредка налетающий ветер выкидывал шум в бескрайние просторы – всё оставалось прежним. Только он стал другим, и что тому было причиной, хан никак не мог понять. Он глянул через морось на ещё один воздвигнутый шатёр в женской стороне. И всё же его разрывало в клочья от одного
– Что ты здесь делаешь?
Хайна ещё ниже опустила голову.
– Прости, Великий Хан, я хотела помочь…
– Твоё дело – смотреть за другими девками.
– Да, хозяин. Я ухожу.
Женщина поспешила выйти, пуская в шатёр холодный воздух. Вихсар оглядел тканевые занавесы, освещённые глиняными светцами. Прислушиваясь, прошёл вперёд, отодвинул край ковра, заглядывая внутрь, в густо освещённое очагом помещение. Увидел помешивающую что-то в чугунке над костром Сагадат. Целительница повернула голову, едва Вихсар откинул полог шире, чтобы войти. Здесь запах стоял совершено иной, к травам примешивался и аромат цветочных масел, вынуждая вдыхать глубже. Мирина лежала на постели, лицо её было отвёрнуто, волосы расчёсаны, уложены по плечам. Грудь мерно поднималась и опускалась. Княжна не пошевелилась, когда Вихсар накрыл её своей тенью, она спала. Укололо какое-то разочарование, что не услышит её голоса, которого будет достаточно, чтобы уснуть спокойно. Оторвав взор от Мирины, Вихсар повернулся к Садагат. Он знал её много лет и доверял ей, наверное, больше, чем Угдэю, хоть видел её редко. Одета женщина была просто, в халат из серой прочной ткани, на голове налобная повязка, украшенная тремя рядами сложенных в чешую монет, что позвякивали и мерцали при каждом её движении. Садагат была возраста преклонного, но выглядела лишь зрело, карие глаза подведены были чёрной краской, из-под плата выбилось несколько тёмных, пронизанных сединой прядей. Перестав мешать отвар, женщина сдёрнула с плеча рушник, ловким движением сняла чугунок с огня.
– С ней всё хорошо, завтра встанет на ноги и не вспомнит о жаре. Я ей снадобий сонных дала и трав кое-каких, чтобы жар сбить, – разъяснила знахарка после некоторого раздумья. Она перелила отвар в чашу деревянную, изрезанную символами неба и земли. Густой пар окутал Садагат.
– Я слышала, что ты хочешь сделать её своей первой женой.
Вихсар невольно глянул на княжну, но та по-прежнему дышала ровно, глубоко. Вспомнил ощущение её мягкой кожи на своих пальцах и след тёплый на губах. Как упрямо не решалась касаться его. Она боится своих чувств, боится признать их и желать его так же, как вожделеет он её. Ему не нужны другие, только её тепло он жаждет чувствовать, видеть желание только в её в синих, как небо, глазах, слышать её лишь голос, целовать каждый раз вновь и вновь, ведь ей невозможно насытится, невозможно напиться такой чистой, прозрачной, живительной силы воды.
Не услышав никакого ответа, Садагат обернулась, щуря хитро карие глаза и от чего-то улыбаясь. Она не осуждала его решения. Вихсар никогда не считался с другими, а тем более, не согласовывал своих решений, они всегда были его личным делом, но сейчас спокойствие знахарки было ему нужно. Подняв тяжёлую чару, Садагат прошла к хану, чуть склонив голову, протянула отвар.
– Это для тебя, хан, мне ведомо о твоих ранах, и я обязана позаботиться и о тебе.
Вихсар принял приготовленное снадобье, но только из уважения к целительнице.