Хребет Мира
Шрифт:
— Где моя жена? — спросил индеец, мельком посмотрев на дочь.
— Язык Лисицы ушла рано утром к знахарю. Похоже, на неё напала хворь.
— Почему ты не взялась исцелить её?
— Ты же знаешь, отец, что нельзя лечить тех, с кем живёшь под одним кровом.
— Твоя мать так не считала. Она не знала запретов.
— Я тоже, — голос Лесного Лекарства прозвенел, словно ударившая тугая тетива, — но Язык Лисицы не отличается от обычных женщин. Она ходит лишь по проторенной тропе.
— Не понимаю тебя, — буркнул Сидящий волк.
Он взял длинную сумку, расшитую раскрашенными иглами дикобраза,
— Сними, — глухим голосом произнёс индеец, указывая дочери на пару стоптанных мокасин, подвешенных на шесте для просушки. Абсароки считали дурным знаком курить, если обувь, имевшаяся в доме, не касалась земли. Лесное Лекарство безропотно выполнила указание отца.
В течение целого дня Язык Лисицы не возвращалась в палатку, и в конце концов Сидящий Волк отправил дочь проведать, в чём дело. Воспользовавшись отсутствием девушки, Молчун едва сдержал себя, чтобы не броситься на Сидящего Волка. Нетерпение жгло его, в глазах пульсировали красные и белые пятна.
— Отдай мне твою дочь! — воскликнул он, и глаза его засверкали. — Волк, ты меня знаешь, я не позволю никому обижать её, она будет в надёжных руках. Отдай мне Лесное Лекарство в жёны! Я ничего не пожалею!
Индеец отставил плошку с дымящейся похлёбкой и медленно повернул голову к Молчуну, будто его уши услышали что-то жуткое. Глаза дикаря сузились и вонзились в белого человека двумя острыми шипами.
— Ты беден, мой друг, — холодно сказал он. — За такую женщину я потребую большой выкуп. У тебя же нет ничего. Чёрный Бык спалил твой дом со всем содержимым. У тебя даже коня нет.
— Это не беда, Волк, через несколько месяцев я вернусь с такими дарами, о которых ты даже мечтать не можешь! — Марсель чувствовал, что его начало качать, голова побежала, руки задрожали. Что-то необъяснимое и страшное происходило с ним.
— Я вижу, что ты заметно устал, Большое Крыло, — медленно произнёс индеец, кивнув на трясущиеся пальцы гостя, — тебе надо хорошенько подкрепиться и отдохнуть.
Он замолчал, и Молчун вдруг осознал с невероятной ясностью, что дикарь просто не желал разговаривать о дочери. И дело было не в обрушившейся на Молчуна бедности. Он жадно ощупывал индейца изумлёнными глазами, но не мог проникнуть в его тайные мысли. Лицо Сидящего Волка оставалось подчёркнуто равнодушным. Не было никакого сомнения, что индейца одолевало желание оскорбить белого человека, но он сдерживал себя, памятуя, что разговаривал с давним своим другом. Молчун судорожно искал ответа, в чём крылась причина холодности краснокожего, но не находил ответа.
— Я услышал тебя, — проговорил Марсель Большое Крыло, внезапно охваченный бессилием и равнодушием. Сидящий Волк удовлетворённо кивнул головой.
Вскоре послышался скрип снега и в палатку вошли Лесное Лекарство и Язык Лисицы. Они шагнули на левую половину жилища, традиционно считавшуюся женской, и устроились на бизоньих шкурах, не проронив ни слова. Молчун пристально вгляделся в лица обеих женщин. Язык Лисицы, жена Сидящего Волка, выглядела очень миловидной, но в чертах её мягкого округлого лица отсутствовала та выразительная притягательность, которая насыщала каждую клеточку Лесного Лекарства.
Странным существом была дочь Сидящего
Он поспешно поднялся и вышел наружу.
Со всех сторон к нему с лаем бросились разномастные лохматые собаки, похожие на волков. Он привычно выбрал дубину поувесистее из кучи хвороста возле входа в палатку и со всего маху саданул двух наиболее наглых псов по голове, оторвав одному из них ухо. Проходившие мимо несколько женщин с удовольствием принялись хлестать ремнями других собак, и очень скоро вся стая рассеялась, но долго ещё отовсюду слышался неугомонный лай.
Вечером в дальнем конце деревни застучал барабан, раздалось протяжное мужское пение, в которое изредка вклинивались визгливые женские голоса. Молчун провёл в веселившейся толпе почти час, затем вернулся в дом Сидящего Волка и устроился спать на выделенном ему месте.
Глубокой ночью его разбудило чьё-то мягкое прикосновение. Как всякий житель тех диких краёв, Марсель-Молчун по прозвищу Большое Крыло чутко реагировал на малейшие звуки, когда его организм был насторожен, а в ту ночь белый гость чувствовал в себе особое напряжение. Он открыл глаза, оставаясь неподвижным, и увидел над собой женскую фигуру, подсвеченную со спины красноватым сиянием углей.
— Следуй за мной, Большое Крыло, — услышал он голос Лесного Лекарства.
Марсель обвёл глазами палатку.
— Не беспокойся, отец крепко спит, — спокойно произнесла девушка, и он увидел, как в её глазах зажёгся и потух огонь.
Девушка беззвучно отступила назад и выскользнула из палатки в густую морозную синеву. Марсель осторожно выбрался из-под тяжёлой бизоньей шкуры и последовал за индеанкой. Она очень медленно двигалась спиной вперёд, повернувшись лицом к белому человеку и маня его рукой. В ночной тьме Молчуну казалось, что девушка не касалась земли, а парила в воздухе.
— Подойди ко мне, — сказала она, остановившись, и сбросила в снег длинную пушистую накидку из сшитых лисьих шкур. — Послушай меня, Большое Крыло. Отец никогда не согласится отдать меня кому-либо. Твоя сегодняшняя бедность тут ни при чём. Я скажу тебе в чём дело, потому что я знаю то, что не ведают простые люди. Мой отец считает меня своей женой. В его сердце сидит заноза, от которой он не в силах избавиться. Я — точная копия моей матери и ношу её имя. Это совершенно спутало его рассудок. Он не может и никогда не сможет освободиться от мысли, что я — его умершая жена. Но что-то внутри всё же удерживает его и не позволяет укрыться со мной общим покрывалом и познать моё тело. Что-то подсказывает ему, что это приведёт его к гибели. Он никогда не называет меня дочерью, потому что верит, что я его дочь, а не жена. Он ни за какие дары не разлучится со мной. Меня можно только украсть. Или же его придётся убить…