Хребет Мира

Ветер Андрей

Мать Эмили придерживалась старых взглядов, и это особенно касалось воспитания дочерей. С самого раннего возраста она учила Эмили любить добродетель и ненавидеть пороки, утверждая, что, лишь следуя христианской морали, можно жить счастливо. Всё, что выступало за пределы установленных рамок, следовало презирать.

— Порок навлекает на нас презрение, а презрение порождает стыд и угрызения совести!

Воспитанное таким образом молодое поколение уже не могло поверить в то, что, когда толпы высланных из Франции проституток (так называемые «дочери короля») прибывали многочисленными партиями в Новый Свет, каждый холостяк, не женившийся в двухнедельный срок, лишался права на охоту и рыбную ловлю, а также

права выменивать у индейцев бобровые шкуры. Теперь же казалось бредом, что не так давно родители молодого человека, достигшего двадцати лет или, девушки — шестнадцати лет, не вступивших в брак, обязаны были явиться с объяснениями к властям и уплатить штраф за уклонение от семейной жизни. Но всё это в прошлом. Нынче родители подыскивали своим детям подходящую пару без суеты, взвешивая денежную выгоду.

Эмили же, несмотря на всю строгость воспитания, слышала в себе властный голос женской природы, который призывал вовсе не к регулярным молитвам. Чувственное семнадцатилетнее тело требовало мужского вторжения, но сказать об этом вслух Эмили не посмела бы никогда.

Случилось так, что она познакомилась однажды со своим сверстником Беркли Торнтоном, который был единственным сыном владельца бакалейной лавки. Поговорив с юношей пятнадцать минут, она влюбилась в него совершенно безумным образом. Беркли был одержим желанием сделаться звероловом и не переставал мечтать о жизни в горах, рассказами о которой он питался ежедневно, сидя возле конторы по скупке пушного товара. Перспектива сделаться бакалейщиком его вовсе не устраивала.

На второй месяц знакомства с Беркли, изнывая от любовной лихорадки, Эмили отдалась юноше. Их страстные встречи стали ежедневными, и девушка внезапно осознала, что впущенное в тело сладкое мучение отравило её и навсегда разрушило спокойное течение жизни.

Однажды вечером мать встретила Эмили с мрачным лицом и, не говоря ни слова, грубо втолкнула в комнату и заперла на ключ.

— Не хватало нашей семье такого позора! — послышалось из-за двери шипение матери. — Встречаться с каким-то бакалейщиком, да к тому же англичанином! Будто нет в Сен-Шампиньи фамилии поприличнее, чем Торнтоны!

До полуночи Эмили ворочалась на постели и зарывалась в подушки, пытаясь успокоиться. Затем поспешно оделась, выбралась через окно и убежала к Беркли. Считанные минуты спустя они вдвоём проникли на общественную конюшню, запрягли коляску и укатили прочь, целиком отдавшись безрассудному порыву.

Они мчались без остановки до тех пор, пока лошади не выбились из сил. После недолгого привала, проведённого в жарких объятиях, они оставили коляску и продолжили путь верхом, надеясь уйти как можно дальше. Эмили не сомневалась ни секунды в том, что Гонкуры снарядили за ней погоню, едва узнали о её бегстве.

* * *

— У нас с тобой совсем не осталось еды, — сказал Беркли, вытянувшись на спине.

— Значит, мы умрём от голода, но счастливыми! — звонко засмеялась Эмили, расстёгивая одежду своего возлюбленного. — Или же тебе придётся начать охоту на медведей. Я слышала, что у них вкуснейшее мясо! Похоже, мой любимый, ты начинаешь падать духом. Но ведь ты сам мечтал стать лесным охотником, разве не так? Что ж, настал час…

Девушка стащила с него панталоны и принялась раздеваться сама, то и дело наклоняясь к бёдрам юноши, жарко целуя и облизывая их.

Неподалёку послышался хруст веток, и из леса шагнул бородатый человек в тёмно-красной рубахе навыпуск, поверх которой была надета длинная куртка из грубой кожи.

— Ой! — воскликнула Эмили и сдвинула белые ноги.

— Эй, не приближайтесь к нам, пожалуйста, — неуверенно выкрикнул Беркли в сторону незнакомца и на карачках пополз к лошадям, возле которых лежала на земле сумка со спрятанным там пистолетом.

Глядя

на Беркли, Эмили невольно захихикала — уж очень забавно он смотрелся, голый, на тонких согнутых ногах.

Бородатый незнакомец медленно подошёл к растерявшимся влюблённым, почти равнодушно скользнул прозрачными глазами по худой фигуре юноши, и остановился перед Эмили, которая внезапно ощутила нестерпимый ужас и вся сжалась.

— Сэр, оставьте нас, — промямлил Беркли, — здесь всё-таки леди, и она не в должном виде… Уйдите, в конце концов!

Неожиданно щёлкнул затвор. Бородач резко обернулся и увидел направленный на него ствол пистолета. В его глазах вспыхнуло бешенство. Он быстро шагнул в сторону Беркли, и тот, очевидно, перепугавшись, нажал на спусковой крючок. Пуля вжикнула сквозь рукав незнакомца. Бородач вздрогнул, прыгнул вперёд с проворностью зверя и нанёс юноше сокрушительный удар по носу. Беркли упал. По его красивому лицу потекла кровь, нежные розовые щёки затряслись. Бородач встряхнул рукой, и из-под рукава выкатились красные капли. Судя по всему, пущенная пуля поцарапала его. Он вырвал из рук Беркли пистолет и с яростным рёвом обрушил на сжавшееся голое тело юноши рукоять оружия. Беркли перекувыркнулся пару раз, стукнулся о землю и затих. Кровь бежала у него из носа, рта и ушей.

— Что вы делаете! — закричала потрясённая Эмили. Впервые она соприкоснулась с силой первобытного закона. Жизнь внезапно повернулась к ней жестокой стороной, о существовании которой она совершенно не подозревала. Бородач снова встряхнул рукой и повернулся к девушке. Затем он быстро, словно ураган, приблизился к ней, сгрёб в охапку, забросил на коня. Всё завертелось, и в зелёных глазах Эмили потемнело.

Когда она пришла в сознание, то обнаружила себя на грубо сколоченной кровати, среди множества мягких пахучих шкур. Помещение было сумрачным, и только в двух шагах от неё плохонькая лампа освещала стол, за которым громко чавкал бородатый человек. Увидев, что девушка очнулась, он задул фитиль. По звуку тяжёлых шагов Эмили поняла, что мужчина направился к ней. Не проронив ни слова, он грубо втиснулся девушке между ног и, когда она попыталась оказать ему сопротивление, сильно ударил её кулаком в приоткрытый рот. Разбитые губы оплыли горячей кровью и мгновенно вспухли. Удар в лицо был для неё откровением. Эмили затаилась и сразу же сдалась.

— Меня зовут Нэшм, — проглатывая почти все буквы, проурчал бородач утром и скрылся за кособокой дверью, прихватив с собой длинное ружьё.

Весь день Эмили провела на лежанке, свернувшись калачиком и укрывшись мягкими шкурами, источавшими сильный запах. Вечером бородач Нэшм снова пришёл к ней. Он погладил девушку по щеке жёсткой ладонью, и она невольно отпрянула от прикосновения, но всё же не запротестовала. Она хорошо помнила тяжёлый и злой кулак дикого мужчины. Он стащил с себя вонючую одежду и предстал перед девушкой во всей мускулистой красе волосатого тела, исполосованного на плечах и груди глубокими шрамами. Его могучий мужской орган, явно не знакомый с правилами гигиены, уже налился животным нетерпением.

— Пожрать-то не додумалась? Дура девчонка, — прогнусавил Нэшм сквозь бороду, но не предложил ничего из еды, а привалился к Эмили и властно раздвинул её ноги. Затолкнув два пальца в нежную мякоть, он уткнулся слюнявым ртом в ухо девушке. — Дура… зато теперь не нужно лошадь драть…

Нет, не о таком уединении мечтала Эмили, убегая из города, не о такой любви…

На рассвете что-то громыхнуло снаружи, и Нэшм со звериным рыком вывалился из кровати, больно придавив девушке руку. Не одеваясь, он схватил ружьё и бросился к двери, которую вечером забыл запереть на засов. Его голое волосатое тело прижалось к дверному косяку, и Эмили увидела, как бородач весь напружинился. Всё в его позе говорило о присутствии страшной угрозы.