Шрифт:
Хрен С Горы.
Книга первая
Меня не обломает перемена мест.
Стукач не выдаст - свинья не съест.
Егор
Глава первая
В которой герой попадает непонятно куда.
Автоматная очередь в спину мало совместима с жизнью. Разве что с загробной...
Собственная плоть, выбрасываемая вслед за пролетающими насквозь пулями - последнее, что я увидел. Вкус крови во рту - последнее, что я почувствовал. И темнота... И пустота...
Яркий свет в лицо через мгновенье после темноты, последовавшей за смертью, должен был, по идее, наводить на мысли о мире ином. Но мыслей никаких не было. Я просто медленно открыл глаза и встал.
Место сильно отличалось от развалин молочного завода, где наша группа напоролась на засаду. Длинная полоса голой красноватой земли шириной метров тридцать-сорок, редкие кустики какой-то зелени. С одной стороны - густой лес, с другой - камыши и полоса воды, за которой вновь начинались деревья. Ближний ко мне край этого поля или не поля упирался в заросли, а дальний, сливался с чем-то переливающимся, что могло оказаться морем или озером. И, где-то на границе земли, неба и моря, скопище домов или сараев.
Туда я и пошёл, проваливаясь по щиколотки в сырую вязкую землю, останавливаясь то и дело, чтобы перевести дух. Только сейчас я вдруг понял, что на мне ничего нет: ни одежды, ни обуви, ни барсетки с ключами и документами. С другой стороны - нет и пулевых отверстий, которые должны наблюдаться. Равно как куда-то пропал и трёхлетней давности шрам на руке.
Впрочем, предаваться размышлениям по поводу этих странностей и несообразностей буду потом. Сейчас надо добраться до всё ещё далёкого жилья: под палящим солнцем в ужасной духоте, меся вязкую земляную кашу (метров через сто такого движения я попробовал было взять поближе к лесу, надеясь, что там будет легче передвигаться, чем по "окультуренной" почве, но пришлось отказаться от этой идеи - в кроссовках и джинсах по лесной опушке идти было бы легче - но только не босиком).
До хижин, крытых травой и мелькающих возле них человеческих фигурок оставалось пройти меньше трети длинного поля (всё-таки это поле, засаженное какими-то кустиками, тщательно выполотое от сорняков и снабжённое небольшими канавками - не то для отвода воды, не то для орошения), когда я увидел темно-синюю стену, вырастающую со стороны водоёма. Дальше всё произошло очень быстро: стена превратилась в чудовищной высоты волну, обрушившуюся на плоский берег, бурлящая вода на месте, которое за миг до этого было селением в добрую сотню домов, водяной вал всё ближе и ближе. Идиотизм какой-то - чудодейственно избежать смерти от бандитского автомата, чтобы утонуть в непонятном катаклизме.
Через пару минут оказалось, что хоронил я себя преждевременно: поток на глазах терял напор и высоту, и буквально в нескольких шагах вода остановилась (отдельные брызги долетели до меня, попав на лицо, и я, отметив горько-солёный привкус капель, подумал - действительно, море).
Некоторое
Рука, ухватившая меня за плечо, не вывала никаких эмоций - разве что легкую досаду, что кто-то мешает двигаться дальше и искать живых. Обернувшись, я увидел десяток темнокожих людей, ничем не отличавшихся от убитых морем. Из одежды на них были только широкие пояса. Двое или трое держали в руках копья, остальные были безоружны.
Тот, который держался за моё плечо, сказал короткую фразу. Я не понял ни слова, машинально переспросил: "Что?!" Темнокожий повторил. Язык совершенно непонятный. Собеседник мой, видя отсутствие реакции, протараторил длинную тираду. Я стоял, молча, и смотрел на голых дикарей (а кем ещё могут быть - голые, вооружены копьями, говорят на какой-то тарабарщине). Не дождавшись от меня никакой реакции, говоривший, не очень вежливо потянул меня за собой, свободной рукой показывая в сторону, откуда я пришёл. Сегодняшний день и так выдался насыщенным, и совершенно не хотелось вступать в пререкания с местными, тем более, настроены они вполне мирно и, кажется, просто хотят увести меня с места катаклизма.
Дорога до селения и первые часы там впоследствии вспоминались очень смутно: шли довольно долго, так что солнце, бьющее в глаза, начало садиться, переходили вброд реку, в деревне меня накормили чем-то, похожим на кашу и дали выпить горьковатого отвара. После этого я почти сразу отключился.
Теперь, по прошествии полугода, когда я стал более-менее понимать язык людей, к которым попал, ясно, как мне повезло. Мало того, что я непонятным образом остался жив, получив очередь из автомата, так я ещё умудрился оказаться всего в сотне метров от места, на которое обрушилось цунами. Ну, и в качестве бонуса: местные папуасы приняли меня не за непонятно откуда взявшегося чужака, а за тронувшегося умом обитателя уничтоженного стихией селения. К сумасшедшим же здесь отношение было уважительное.
Оставалось, правда, непонятно, как я мог сойти в глазах приютивших меня туземцев за представителя соседнего племени: папуасами, может быть, они и не были, но ваш покорный слуга среди этих коричневокожих и тёмноволосых дикарей выделялся весьма сильно.
Впрочем, освоив местный язык получше, я выяснил, что в Аки-Со, так звалась смытая волной деревня, изредка приплывали корабли каких-то более цивилизованных чужеземцев вполне европеоидного вида. Туземные женщины иногда рожали от них детей. Вот за такого полукровку меня и приняли.
Тогда же я понял, что обитатели Аки-Со были по местным меркам в авторитете: не то они принадлежали к сильному племени, внушающему страх соседям, не то принадлежали к высшей касте. В Бон-Хо, где оказался я, народ тоже считал себя выше соседей из Тона, Суне и Ане, что выражалось в том, что эти три деревни вынуждены были платить жителям Бон-Хо дань свиньями и несколькими видами плодов.
Но народ Со, или сонаи, вызывал боязливое уважение даже у бонхийцев. Потому в том, что мне нашлось место в длинной хижине, где обитали молодые парни, и всегда доставались печёные клубни растения баки, а иногда и кусок свинины или рыбина - заслуга репутации племени, к которому я, по мнению туземцев, принадлежал.