Христианин. Nil inultum remanebit. Часть первая. Предприниматель
Шрифт:
– А…
– Что – а? Слушай меня, брателло, и не перебивай. Второй вариант действий в твоем случае – стать сильным самому. Хотя бы на время. И потом – соединить второй вариант с первым. Или сначала осуществить первый вариант без себя, а потом, став на время сильным, сработать по первому варианту.
– Я ничего не понял! Яснее можешь?
– А что тут понимать-то! Отправляешь семью за кордон. Подготавливаешь свой отъезд. Берешь у меня автомат и – мочишь их всех, когда придут. Потом уезжаешь. Я помогу. Уйдешь по подлинной ксиве под другим именем. Да, они тебя будут искать. Хотя, возможно, и не будут. По слухам, Мамонт опасается Седова как конкурента. Седов – в авторитете, он лидер, за ним братва может пойти. Легко. Я думаю, Мамонт будет рад, если кто-то замочит Седова. Но ручаться
– А менты? Они же тоже будут искать!
– Искать? Менты? Тебя? Они тебя объявят в розыск, но искать тебя никто не будет. Ассенизаторов, санитаров, произведших санитарный отстрел, менты не ищут. Не будут они тебя искать. Даже если бандиты их попросят, а ментовское начальство, – за «бабки», разумеется, – отдаст соответствующий приказ. Уж поверь мне: приказ – будет, а поисков – нет. Не… ну, если ты, конечно, не захочешь скрываться или будешь делать это плохо, то тебя, конечно, возьмут. Потом могут осудить и посадить.
– А почему ты говоришь, что могут осудить?
– А потому, что до суда ты, если возьмут, не доживешь. Братва тебя еще в СИЗО придушит. Только сначала заберет все твое имущество. Вот так.
– Нет, мне такой вариант не подходит. Слишком много проблем потом.
– Ну, менты могут еще устроить тебе побег из СИЗО – до того, как тебя придушат. Только помощь в побеге нужно заслужить. Да и хлопотно это для них…
– Сань, я что-то не догоняю…
– Что тут не догонять? Тут все просто. Не взять тебя, если ты не скрываешься, нельзя. Тебя возьмут. А потом, поблагодарив за содействие «в устранении и искоренении», устроят побег. Да ладно, не загоняйся. Это не твой путь.
– Я понял, о чем ты. Только это…точно, не мой путь.
– Не твой.
– Ладно. А третий вариант какой?
– Третий? Третий такой: обратиться к отрядам вооруженных людей. Но это – теория. Никакая бандитская бригада не будет из-за тебя меряться приборами с Седовым, а по факту – с Мамонтом. Никто не пойдет против. Хотя… Да нет, никто не пойдет.
– Тогда, значит, есть и четвертый вариант – менты, – сказал Николай.
– Менты… Ох, стремный это вариант, ох, стремный! Менты будут действовать по закону. В этом их слабость. Сильны только те менты, которые действуют не по закону. А так… Ну, возьмут они по твоей заяве седовских братков… и самого Седова, может, возьмут. Но поверь мне: их тут же выпустят! Под залог! И твоя крыша станет твоей крышкой. Крышкой твоего гроба.
– Не пугай. Я пуганый. А почему их должны выпустить под залог?
– Потому что всех мамонтовских братков выпускают под залог. Всех. У них в прокуратуре своей человек – некто Огарков, заместитель прокурора области. Он курирует следствие.
– Прокурор – их человек? – удивился Николай. – Ты, Сань, ничего не путаешь?
– Я давно уже ничего не путаю. Путают от незнания и тупой самоуверенности, а у меня знания твердые, и я все сомнения – свои и чужие – проверяю. Поэтому еще жив. Огарков даст команду – и любой следователь выпустит их под залог. Verstehen? Никто не попрет против Огаркова. Кто попрет, может легко стать покойником.
– Сань, что делать-то, а?
– Надо стать сильным на время. Всего на несколько часов.
– Нет, я, наверное, не смогу, – как-то задумчиво сказал Николай. Махурин удивленно посмотрел на Николая.
– Что – не сможешь? – с расстановкой спросил Махурин, сделав ударение на слове «что».
– Расстрелять их не смогу, – твердо сказал Николай .
– Не сможешь? Ну, значит, не допекло еще. А может, и правильно: за оружие надо браться тогда, когда уже все – вилы, когда вся жизнь – одна большая проблема, и чтобы разрешить ее, надо кого-нибудь замочить. Вопрос – кого? Это очень серьезный вопрос. Тут, брат, сразу вопрос о вине возникает. «Кто виноват?» А вопросами вины и невиновности, как сам знаешь, занимаются судьи. То есть ты судьей становишься, Богом становишься, можно сказать… И судишь. Если ты действительно честен и если признаешь, что ты сам виноват, то честь не позволит тебе взять у себя самого взятку в виде подленького аргумента: «Это все они – другие, которые вокруг. Моя вина лишь в том, что я вынужден жить среди
– Интересно излагаешь, – усмехнулся горестно Николай, – но я не смогу. Да и прятаться тоже, знаешь, не хочется… Да и нельзя всю жизнь прятаться…
– Почему всю жизнь? Я же тебе уже пояснял: не долго! В России ничто не вечно, кроме отсутствия дорог, наличия дураков и воров, да желания произвести очередную революцию. Все прочее в России – временно!
– Нет, Сань, я все-таки думаю, что вы еще очень долго будете в России.
– А я уверен, что нет! Умные бандиты уже задумались над тем, как стать честными предпринимателями. Вот твой Седов, например, он среди нас пионер, один из первых, если не самый первый. Сейчас он отбирает, чтобы обеспечить свое будущее. Потом, когда наберет под себя предприятий и разной недвижимости, бандитские дела станут ему не нужны. Седов, он умный. А что касаемо тебя, то у тебя, Коля, другого выхода нет. Или ты получаешь от них три штуки баксов за свой магазин, или они получают от тебя по девять граммов. Если пойдешь по последнему варианту, то ты после этого исчезнешь, а через несколько лет, предварительно сделав легкую пластику лица и еще разок поменяв документы, возвратишься в Россию. К тому времени твоя супруга, если останется в России, хотя, конечно, лучше ее забрать с собой, признает тебя по суду умершим, а ты, возродившийся под новым именем и немного с другим лицом, снова женишься на ней. Идиллия, блин!
– Слушай, Седов сказал, чтобы я не обращался к ментам. И ты тоже говоришь, что не надо. А вот те, у кого Седов отобрал бизнес, как он говорит, разве к ментам не обращались? – спросил Николай.
– Что не знаю, то не знаю. Ты понимаешь, они же отбирают бизнес у тех, кто ходит под их крышей. Поэтому как тут узнаешь? А то, что частенько мочат директоров, которые под их крышей, – так ведь тут не понять: то ли мамонтовцы его замочили, то ли конкуренты… Знаешь, слухи разные ходят, но сказать что-нибудь определенное я тебе вряд ли смогу. Ну, кто ж знает, кто замочил и почему? Ведь ни одну заказуху менты еще не раскрыли. Так, одни догадки. Да ты и сам все эти слухи знаешь…
– А ты мне все-таки скажи: тебе известно, чтобы кто-нибудь их тех, кто под ними, обращался в ментовку?
– Мне? Нет, мне такое неизвестно. Это может быть как раз те и обращались, кого замочили… Кто ж знает?
Николай поднялся из кресла и подошел к окну, выходившему во двор. Его взгляд уперся в стену, на которой был схематично изображен половой член, а под ним печатными буквами крупно написано: «Всем, всем, всем!». «Обычно только пишут, а тут еще и нарисовали. Для наглядности», – почему-то подумалось Николаю. Он усмехнулся. Махурин, посмотрел на Николая и, очевидно, догадавшись, что увидел там Николай, сказал:
– А-а! Увидел? Я квалифицировал сей шедевр как символ для всех законопослушных, живущих в нашу эпоху. Итог реформ для большинства. Мерзко, но в точку. Я специально не велю стирать и закрашивать. Этот рисунок с надписью, именно с надписью, возвращает меня в реальность, когда я слишком начинаю мечтать о светлом будущем в правовом государстве…
Николай тяжело вздохнул, словно соглашаясь с толкованием рисунка Махуриным. Несколько секунд он смотрел во двор, на стену и на рисунок, а потом, повернувшись к Махурину лицом, спросил с мольбой во взгляде: