Христианин. Nil inultum remanebit. Часть первая. Предприниматель
Шрифт:
Остаток этого дня, полночи и первую половину дня следующего Николай обдумывал свой предстоящий визит в РУОП и его возможные последствия. И Седов, и Махурин – оба предупредили его о бессмысленности обращения к ментам и объяснили, почему делать этого не следует. Но если он воспользуется этим предупреждением, послушается его, то в таком случае он вообще лишится возможности защитить себя. Защита – это всегда противодействие тому, кто тебе угрожает, защита – это действие, а не бегство от опасности. Бросить магазин, честно им приобретенный? С какой-то стати? Да и потом – что значит оставить и уехать на время? Почему? Потому что иначе они отберут магазин силой? Но неужели им не смогут противостоять, а значит, и защитить его собственность люди, призванные это делать от имени государства? Они же уполномочены Государством! За ними Государство! То, что Махурин, явно издеваясь, говорит, что особые отряды вооруженных людей в российском государстве – это и есть они, то есть бандиты, – всего лишь метафора, игра извращенного сознания, не более. Да и нет за приокскими бандитами такой силы, способной противостоять хотя бы тому же самому РУОПу. Тот же Махурин,
Николай, когда дошел до этого этапа своих размышлений, даже вскочил с кресла и нервно заходил по кабинету.
Да, да, именно так – никто же не обращался! А поэтому и никаких действий против Седова и его братвы не предпринималось! Недавно тут один сантехник, приходивший ремонтировать санузел в магазине, рассказывал, как он ходил в милицию жаловаться на жену, угрожающую ему убийством, если он пить не перестанет. Говорит, пришел к ним, рассказал, что так, мол, и так, жена грозится, даже чего-то в еду ему подсыпала, его потом, мол, целый день рвало, аж до крови. А эти жеребцы в форме, один другого здоровее, бугаи чертовы, ржут, говорит, над ним – и только. Говорят, ну, ведь жив же, чего тебе? Какое такое заявление о покушении на твою жизнь? Вот когда она действительно, это самое, совершит действия, которые повлекут серьезные последствия, тогда и приходи, говорят. А как это, спрашиваю? А так, говорят, когда еще серьезнее последствия будут, тогда и меры, мол, примем. Еще серьезнее! Если будут еще серьезнее, тогда, говорю, я уже буду трупом. Вот это, говорят, и будет твоим заявлением. Один у них там, самый умный видно, сформулировал: говорит, нет заявления, нет и преступления! И давай ржать опять! А пока что ты, говорят, свою суженую предупреди, что ты нас уведомил о ее гадских намерениях. Так и не приняли, говорит, заявление, отправили назад, да еще угрожали, что, мол, если не перестану приставать к ним, то в обезьянник посадят, к бомжам, на всю ночь. А за что? Я же только двести грамм выпил перед тем как к ним придти!
Николай, вспомнив рассказ сантехника, улыбнулся. Интересный такой сантехник, он даже его фамилию запомнил – Егоров. Этот воспоминание о рассказе настроило Николая на оптимистическое восприятие действительности. Не все еще потеряно! Седов и вся его братва потому и на свободе, что все, на кого он наезжает, боятся обратиться за защитой. А нет заявления – нет и преступления! Вообще-то, их опасения имеют под собой основания. Ведь Седов – это всего лишь одна из голов того многоголового безжалостного чудовища, опутавшего Приокск, подмявшего под себя всех приокских бизнесменов и обязавшего их платить «за охрану»! И если руоповцы скрутят ее и упрячут в каталажку, то остальные-то останутся и могут предпринять все меры не только по ее освобождению, но и наказанию тех, кто, так сказать, способствовал ее скручиванию. А меры у них известно какие – подрыв, поджег, расстрел, – короче, как говорит Махурин, мочиловские меры… Но! Махурин говорит, что между Мамонтом и Седовым – трения. Это дает надежду, хоть и слабую, что Мамонт не отдаст приказ своим головорезам на вызволение Седова… Хотя… это слишком слабый аргумент… Но ведь – аргумент! Да и какая может быть взаимовыручка между людьми, занимающимися одним и тем же бизнесом, в данном случае – бандитским? Да не может ее быть! Как кто-то сказал, один гад будет только рад, если кто-то съест другую гадину… Это, во-первых. Во-вторых, вряд ли бандиты из седовской бригады, оставшиеся после того, как руоповцы возьмут Седова и часть его братвы, осмелятся на какие-либо действия в отношении его, Николая. Просто всем будет понятно, что любое противоправное действие против него, Таврогина, будет со стороны именно седовских бандитов. Поостерегутся, пожалуй, связываться со службой Богачева… Ведь написав заявление, он тем самым поможет руоповцам, серьезно поможет, а стало быть, окажется под их защитой.
До самого обеденного перерыва Николай искал аргументы в пользу своего решения обратиться в РУОП. И ему казалось, он нашел их. Они были основаны на ограниченном знании ситуации, сложившейся вокруг него, а потому не могли претендовать на абсолютные, неопровержимые. И Николай отдавал себе в этом отчет. Единственным неопровержимым аргументом было его ничем не ограниченное знание того, что никто, кроме руоповцев, ему не поможет. Никто! В них он видел надежду на свое спасение, только в них. По закону он, как человек, которому стало известно о готовящемся преступлении – в данном случае против него самого – обязан заявить об этом в правоохранительные органы. И когда не знаешь, что делать, делай, что должно делать по закону. Эта старая, как мир, истина в который раз обосновала решение еще одного человека.
После обеда Николай приехал в магазин, подписал документы, сделал несколько звонков и в начале пятого отправился в РУОП. Он уже знал, что будет там говорить, как напишет заявление, о чем будет просить руоповцев.
Глава шестая
«Остров РУОП» и его обитатели
РУОП располагался в старой части Приокска на улице Высоковольтной – одной из самых, наверное, старых улиц города, в одноподъездном
На самом деле все просто. В Советском Союзе направление по приговору народного суда на так называемую «химию» считалось одним из самых легких видов наказания за совершенное преступление. Это было не лишение свободы, а ее ограничение. Некоторые продвинутые интеллектуалы шутили, что «химия», то есть работа по приговору суда на стройках народного хозяйства или предприятиях с тяжелыми или вредными условиями труда, – это такой облегченный вариант «беломоро-балтийского канала». Во всяком случае, если на «химии» и умирали люди, то совсем мало, да и не от работы… Смерть химиков была либо естественной, либо криминальной – в результате разборок между самими «химиками», что бывало, понятное дело, очень редко и всегда являлось ЧП, за которое со служащих администрации, нередко, снимали погоны…
Как правило, «на химию» осуждали за преступления, совершенные по неосторожности, либо за легкие умышленные преступления. Человек, осужденный на «химию», поступал в распоряжение управления исполнения наказаний, которое и определяло, в какую отрасль народного хозяйства отправить на перевоспитание несознательного советского гражданина. Его отлучали от семьи, поселяли в «общагу» в каком-нибудь промышленном центре или на какой-нибудь стройке, где он и проходил курс трудотерапии, впитывая ценности из морального кодекса строителя коммунизма и обогащая свой внутренний мир общением с себе подобными. Туда же – на стройки народного хозяйства и предприятия, направлялись и граждане, освобожденные из колоний по той причине, что они, отбыв часть наказания в колонии, встали, по мнению начальства, на путь исправления и признания общественных и нравственных ценностей социализма.
Однако после распада СССР всякие стройки прекратились, промышленность встала, как в гражданскую войну в начале двадцатого века… И новым российским властям ничего не оставалось, как оставить пустыми «общаги» для «химиков», и взять курс на ужесточение наказания для «дарагих, панимашь, расиян», осужденных даже за кражу мешка муки или картошки, и приговаривать их к лишению свободы… Что ж тут скажешь: российские власти всегда отличаются от своего народа особой мудростью, проникающей в мыслительно-речевой аппарат из нижних полушарий, стоит лишь представителю власти коснуться этими полушариями начальственного кресла… Вот и стали общежития «химиков», построенные в славные годы застойного движения страны в коммунизм, наполовину пустовать по всей России… Так было и в Приокске. Но свято место пусто не бывает! Как раз, незадолго до принудительной кончины СССР, на одной шестой части суши был вдруг открыт новый вид преступности – организованная преступность – и появилась необходимость создания службы, которая бы с ней боролась. И страна обзавелась шестыми отделами… Любят в России шестые номера… Вот и появились сначала шестые отделы, потом оперативно-розыскные бюро и, наконец, РУОПы – Региональные управления по борьбе с организованной преступностью. А РУОП – это уже не шестой отдел с десятью ментами, не знавшими, с чего начинать борьбу с этой самой преступностью и где ее искать, РУОП – это несколько десятков, а то и сотен человек. Где-то же надо было их всех разместить? Вот и решили приокские правоохранительные власти дать этой серьезной бригаде половину бывшего общежития для «химиков» – прежде всего, видимо, в воспитательных целях: чтоб и «химики» не баловали, и менты помнили, как могут быть близки в России «химики» и менты…
Николаю приходилось когда-то давно бывать рядом с общежитием «химиков». Поэтому когда он подъехал к нему, сразу заметил перемены. Напротив общежития появились две стоянки: одна, большая, – для служебных автомобилей, об этом говорил и указатель перед стоянкой, вторая, совсем маленькая – без указателя, очевидно, для автомобилей прочих лиц. Первая была заполнена самыми разными автомобилями, в основном, конечно, отечественными, вторая была пуста.
Николай припарковался там, где положено, и через стоянку служебного автотранспорта прошел ко входу в здание. Вместе с ним в общагу вошли еще трое мужчин. Николай попытался угадать, кто из них мент, а кто «химик». Сначала даже решил загадать: «Если правильно определю, кто есть кто, значит, все получится», но потом отказался, это показалось ему каким-то ребячеством. И тем не менее, он проследил куда пойдет парень, показавшийся ему ментом – на ментовскую половину или нет. Оказалось, на ментовскую. Лейтенант, дежуривший на входе в руоповскую половину, с подчеркнутым уважением, словно китаец со старшим по возрасту, поздоровался с тем парнем за руку. Это Николая несколько удивило – слишком молодым показался ему тот уважаемый лейтенантом мент. «Начальник? Что-то молод очень для начальника. Или какой-нибудь очень крутой?» – отстраненно подумал Николай, подходя к дежурному.
– Добрый день. Вы к кому? – предупредительно спросил лейтенант.
Милиционер, первым обратившийся к нему с приветствием, вызвал у Николая даже некоторое замешательство. Он даже оглянулся через плечо – может, этот дежурный обращается к кому-то кто находится за его спиной? Но позади никого не было.
– Я… Добрый день, – сказал Николай. – Мне бы… знаете… ну, к кому-нибудь из … я даже не знаю… из оперативников, наверное, что ли…
Лейтенант внимательно выслушал таврогинский лепет и спокойно сказал: