Христианство. Настоящее
Шрифт:
В результате возник свой, особенный тип текста, эклектически сочетавший элементы еврейского и греческого текста, причем греческие вставки были помечены скобками. Мы читаем в книге Бытия буквально следующее: «Адам жил сто тридцать (230) лет, и родил (сына) по подобию своему (и) по образу своему, и нарек ему имя Сиф». От первого издания и до наших дней сохраняются эти скобки, включая явные расхождения в числах.
Правда, протестанты, начиная с 1882 года, в своих изданиях стали опускать всё, что приводилось в скобках (включая и те, которые использовались как знаки препинания), но и это не привело к появлению перевода, полностью идентичного еврейскому тексту, ведь во многих случаях влияние греческого или славянского проявилось на уровне интерпретаций. Например, еврейский текст гласит, что Бог завершил Сотворение мира в седьмой день. Как же так, ведь это уже был день покоя? И Септуагинта поправляет: в шестой.
Что касается Нового Завета, тут всё было значительно проще: за основу был взят традиционный византийский вариант текста, который, с небольшими отличиями, был известен и на западе (т. н. Textus Receptus, то есть «общепринятый текст»), и на востоке христианского мира. За основу были взяты западные издания, а слова, присутствовавшие в церковнославянском, но отсутствовавшие в этих изданиях, также давались в скобках. Добавленные «для ясности и связи речи» слова были выделены курсивом.
Так возникла наша национальная Библия, такой она и остается с минимальными изменениями. В 1926 году Синодальная Библия была впервые напечатана в новой орфографии. Начиная с издания Московской патриархии 1956 года, подверглись незначительной правке устаревшие грамматические формы (например, «увидевши» заменялось на «увидев», а «лицем» на «лицом»). Более существенных исправлений не было.
А зря, в этом переводе многое нуждается в правке. О стилистике сейчас говорить не будем, лишь о точности и последовательности. История и в особенности предыстория Синодального перевода была слишком сложной и долгой, его появление определялось скорее церковно-политическими спорами, чем научными дискуссиями, над ним работало слишком много разных людей, и результат оказался достаточно противоречивым и непоследовательным. Нередко возникает путаница в терминах, даже в именах собственных: в исторических книгах Ветхого Завета один и тот же город называется то Екрон, то Аккарон, и пойди угадай, что город один.
Но есть и более серьезные проблемы. Ключевое для Послания к Римлянам понятие (употребляется в этой книге тридцать четыре раза!) переводится то как «правда», то как «праведность», а это ведь по-русски совсем не одно и то же. В результате разрушается логика апостола Павла, которую и без того непросто понять.
Были в переводе (и остаются по сей день!) и прямые ошибки. Во 2-й книге Царств мы читаем про то, как поступил царь Давид с населением захваченного главного города аммонитян: «…народ, бывший в нем, он вывел и положил их под пилы, под железные молотилки, под железные топоры, и бросил их в обжигательные печи. Так он поступил со всеми городами Аммонитскими». Это не просто тотальный геноцид, но какое-то изощренное зверство… Непонятно, впрочем, как это аммонитяне выжили после таких массовых казней, да еще и в ближайшем будущем вернули себе независимость.
Да только нет такого в оригинале. Там всего лишь сказано, что Давид «поставил» городских жителей к этим орудиям – видимо, отправил в трудовые лагеря. Тоже не сахар, но все-таки объяснимо: заставил завоеванных потрудиться на благо собственного государства. Для нас, знающих историю XX века, разница огромна.
И все же, несмотря на все ошибки, появление и распространение первой русской Библии имело огромный эффект. Какое впечатление произвело оно на простой народ, лучше всего описал Н. С. Лесков в рассказе «Однодум», главный герой которого, квартальный надзиратель Рыжов, стал эту книгу не просто читать, но и задумываться над прочитанным, а потом – и жить в соответствии с ним. И оказался он этаким инопланетянином посреди крещеного люда… «На Руси все православные знают, что кто Библию прочитал и „до Христа дочитался“, с того резонных поступков строго спрашивать нельзя; но зато этакие люди что юродивые – они чудесят, а никому не вредны, и их не боятся» – резюмирует Лесков.
А с юродивыми всегда неудобно. Может, потому так и затягивали с этим переводом? Свободный доступ к нему читатель имел меньше полувека, затем пришла революция и гонения на церковь. Но неизбежно встает вопрос: может быть, если бы не тянули так с переводом, если бы распространяли его, смогли бы остановить и нравственное одичание, приведшее к кровавой революции? К сожалению, ответа мы никогда не узнаем.
7. Толстой, Победоносцев и другие
«Язык этого перевода, тяжелый, устарелый, искусственно сближенный со славянским, отстал от общелитературного языка на целый век» – такую оценку Синодальному переводу Библии дал российский ученый
Недостатков в нем находили немало. О фактических неточностях уже было сказано, но самый серьезный, пожалуй, точно был назван Евсеевым, и дело тут не только в устаревших словах, во всех этих «седалищах» и «влагалищах» (не подумайте плохого, речь идет о сиденьях и о ножнах, куда вкладывали меч). Что поделать, этот перевод действительно начали делать, когда Пушкин только учился в Лицее, и преодолеть это отставание от литературной нормы переводчикам и редакторам, пожалуй, так и не удалось.
Главная проблема, пожалуй, кроется в тяжеловесных кальках с древних языков и чрезмерном буквализме. «Но я видел сон, который устрашил меня, и размышления на ложе моем и видения головы моей смутили меня» – так жалуется царь Навуходоносор, и это еще понятно, хоть и неуклюже. А вот когда псалмопевец восклицает: «От прещения Твоего, Боже Иакова, вздремали и колесница и конь», – тут уже и не поймешь вообще ничего. А речь идет о том, что достаточно Богу сказать одно слово – оцепенеет грозное вражье войско (по-видимому, тут есть и намек на исход израильтян из Египта, когда египетские колесницы, пустившиеся за ними в погоню, были смыты морскими водами, и наездники уснули вечным сном вместе с конями).
Возникали вопросы и с текстами положенными в основу перевода. Синодальный перевод, как мы уже говорили, в ветхозаветной части делался в основном с еврейского Масоретского текста, но со значительными поправками и вставками из греческой Септуагинты. Греческий текст традиционно пользовался огромным авторитетом у восточных христиан, но этого не скажешь про иудеев – поэтому специально для них в Лондоне в 1866–1875 годах, то есть практически параллельно с Синодальным, был издан перевод В. А. Левинсона и Д. А. Хвольсона. Его было дозволено распространять и в России, но только «для употребления евреям», как гласила надпись на титульном листе. И это было не единственное издание для них: можно упомянуть издания, подготовленные Л. И. Мандельштамом (выходили в Берлине в 1860-е и 70-е годы) и О. Н. Штейнбергом (Вильна, 1870-е годы). Такие издания, как правило, выходили с параллельным древнееврейским текстом, иногда перевод сопровождался комментариями, эта традиция продолжается и по сей день. По стилю все эти переводы, впрочем, схожи с Синодальным и сегодня они практически забыты. Как нетрудно угадать, Нового Завета в этих иудейских Библиях просто не было.
Но и среди христиан переводческая деятельность продолжалась. Синодальный перевод казался тогда многим возмутительным новшеством, слишком далеким от церковнославянского текста (впрочем, и сегодня есть немало таких ревнителей). И для них был в 1905 году издан в С.-Петербурге Новый Завет в переводе обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева. В нем Иисус с апостолами плавал по Галилейскому озеру не в прозаической лодке, словно простой рыбак, а на целом корабле, и исцелял не каких-нибудь больных на прозаических постелях, а недужных на одрах. Его основной принцип: чем ближе к славянскому, тем лучше, ведь всякий новый перевод для него есть не самостоятельное предприятие, а некоторое улучшение существующего текста. Старые слова заменяются новыми, и каждая подобная замена таит в себе опасность. «Заменяя слово другим, ходячим в разговоре, мы рискуем изменить или ослабить смысл употребляемого в священном тексте термина, – так, например, ставя узнал вместо уразумел, делать вместо творить, примут вместо обрящут, знал вместо ведал… И во множестве случаев нет никакой нужды в этой замене, от которой речь нисколько не становится понятнее, а только вульгаризируется», – пояснял Победоносцев.
Кроме того, делались переводы Ветхого Завета с греческой Септуагинты. В 1870-е годы выходили отдельные книги в переводах епископа Порфирия Успенского, а затем и П. А. Юнгерова (Казань, 1882–1911 годы). Из всех этих переводов наибольшую известность получил юнгеровский перевод Псалтири, переизданный в 1996 году. Он довольно академичен и предназначен, прежде всего, для самостоятельного разбора трудных мест славянского или греческого текста. Для самостоятельного чтения такой текст плохо подходит, а уж для молитвы он и вовсе непригоден. Сразу отмечу, что продолжения эти труды так и не имели – сегодня Ветхий Завет переведен с греческого на основные европейские языки и на украинский, а вот на русском мы довольствуемся перепечатками старых и к тому же неполных переводов.