Христианство. Настоящее
Шрифт:
Его имя известно нам из приписки в конце книги XI в. от имени переписчика, диакона Григория: «Написахъ же еу(ан) г(е)лiе се рабоу Б(о)жию нареченоу сущоу въ кр(е)щении Иосифъ а мирьскы Остромиръ». Как и в случае с Упырем Лихим, книга была создана в северной столице Древней Руси.
Примечательно, что сохранилось в истории именно «мирское», то есть природно-славянское его имя. Впрочем, так же было и с князьями: Владимир Мономах был в крещении Василием, а Ярослав Мудрый – Георгием, но кто узнает их под этими именами? Тогда было принято брать при крещении церковное имя из святцев, а в быту пользоваться прежним, славянским. И даже первые канонизированные русские святые, братья Борис и Глеб, вошли в святцы с родными, а не крестильными именами – в крещении
В чем-то ситуация походит на современное использование ников и всяческих прозвищ: официальное имя у человека есть, но знают его все под другим прозванием. Заметим, что у балканских славян и по сю пору в ходу славянские имена, и даже в храме во время литургии у сербов слышишь, к примеру, как причащаются Драган или Милица.
В скобках стоит заметить, что сама возможность использовать в церкви славянский язык стала в свое время предметом острой полемики среди христиан. Еще при жизни св. Константина-Кирилла и Мефодия против этого возражали немецкие епископы. С их точки зрения, выразить Божественную истину или обратиться к Господу с молитвой можно было только на трех языках, на которых написана табличка на Христовом распятии: еврейском, греческом и латинском.
Тогда солунским братьям пришлось прибегнуть к авторитету римского папы, чтобы эта точка зрения была объявлена «ересью триязычников». Было официально решено, что любой язык может использоваться в проповеди и богослужении. Всё переменилось с тех пор: Рим и Константинополь утратили общение, в Риме долгие века служили только на латыни и возражали против переводов Библии на народные языки, а вот почитатели славянского текста… Многие из них сегодня придерживаются своего рода «четырехязычной ереси»: к трем священным языкам они добавили четвертый, самый-самый священный, славянский, и считают невозможным молитву на русском. Так почитатели трудов Кирилла и Мефодия, по сути, выражают полную солидарность с их противниками.
Впрочем, мы отвлеклись от Остромира и его Евангелия. А каким оно, кстати, было? От Матфея, Марка, Луки, Иоанна? Да от всех понемногу. Это было Евангелие-апракос – так называли сборники евангельских текстов, читаемых за богослужением по воскресным и праздничным дням (отсюда и название «апракос», буквально «недельное», для тех дней, когда не делается никакая работа). Тексты идут не в каноническом порядке, а в соответствии с богослужебным календарем, начиная с Пасхи.
Зачем же посаднику Остромиру такой сборник богослужебных чтений? Чтобы заранее прочитывать евангельский отрывок до того, как он придет на службу? Вовсе нет. Грамотных было мало, книги были дороги, и держать дома собственную копию пусть даже самой главной библейской книги, Евангелия, не могли себе позволить и состоятельные люди… или, вернее, не считали нужным. Зачем, если этот текст и так прочитывается за богослужением? Единственное разумное назначение для такой книги – пожертвовать ее храму или монастырю, что, очевидно, и было сделано в данном случае, «на утешение многим душам христианским», как гласит та самая надпись в конце книги.
Евангелие и вообще Писание было для наших предков не книгой, стоящей на полке, а книгой, читаемой и толкуемой в церкви. Но как же научить самих проповедников и толкователей? Для них существовали еще и толковые (комментированные) тексты, где собственно библейские цитаты сопровождались пояснениями из Святых Отцов. Например, Откровение Иоанна Богослова, которое за богослужением не услышишь, наши предки читали в основном в толковании св. Андрея Кесарийского. Интересно, что при этом никто никогда не пытался привести к единообразию различные версии библейского текста: толкования переводили заново или переписывали вместе с библейскими цитатами и не проверяли при этом, так ли выглядят эти цитаты в других изданиях, тех же богослужебных. Текст существовал одновременно в разных вариантах, каждый использовался для своих целей.
Более того, изменялся со временем и сам церковнославянский текст. Можно предположить, что, если бы Кирилл и Мефодий побывали на нашем богослужении,
Впрочем, изменения касались не только диалектов. Сегодня в славянских текстах мы видим привычное слово «церковь», но в древности оно писалось как «црькы» и соответствующим образом произносилось (буква Ь обозначала краткий гласный звук). С течением времени современное начертание и произношение вытесняло старое, традиционное, и этот процесс продолжается до сих пор.
Итак, Остромирово Евангелие – апракос, сборник богослужебных чтений, начиная с Пасхи. Стало быть, на самой первой странице мы обнаружим хорошо нам знакомые слова из первого стиха Евангелия от Иоанна: «В начале было слово…»? Не так. В Остромировом Евангелии на этом месте стоит: «Искони б слово». Здесь было использовано исконное слово «искони», но следующие переписчики выбрали вариант «в начале», потому что он ближе к греческому. Редактировался текст и при сверке с греческим оригиналом, и ради исправления ошибок, и ради большей понятности.
Впрочем, и по сю пору в славянской Библии многое выглядит неясным: так, в псалме 118, стих 83 псалмопевец говорит, что он был «яко мехъ на слане», и мало кто может понять, о чем вообще идет речь. Может быть, о покрытых мехом слонах, то есть мамонтах? Русский Синодальный перевод дает здесь вариант «мех в дыму», но это не намного понятнее. Наконец, современный перевод библейского общества уточняет: «закоптившийся бурдюк». Речь идет о мехе или бурдюке, в который наливали жидкости, пока он был эластичным, но он долго висел над очагом и потому прокоптился, почернел, задубел, годится только на выброс.
Немало было в переводе и прямых ошибок. Так, в 17-й главе Деяний описывается, как апостол Павел выступал в афинском совете, носившем имя Ареопаг, буквально «холм Ареса». Переводчики или переписчики в Афинах не бывали, холма этого не видели, а греческое слово означало не только «холм», но и «стужу». В результате появился перевод: «Ариевъ ледъ». Получилось, что апостол проповедовал среди каких-то ледяных глыб, по-видимому, принадлежащих еретику Арию. В более поздних редакциях этот лед был, конечно, исправлен, и теперь мы обнаружим там «Ареопагъ». И что самое интересное – такое разнообразие текстов никого не удивляло, не заставляло рассуждать о «единственно правильном» издании, с которым должны сверяться все остальные. Ну, во-первых, в те времена, когда книги переписывались от руки, это было бы просто нереально. Но есть тут и другая причина: библейские рукописи и должны были выглядеть по-разному, потому что предназначались для разных целей. А вот полная Библия на Руси появилась четыре с половиной века спустя после Остромирова Евангелия.
3. Архиепископ Геннадий, доктор Франциск и дьяк Иван
Итак, в древней Руси, строго говоря, не было никакой Библии – только отдельные издания библейских текстов, прежде всего приспособленные для богослужебных целей, иногда с толкованиями, и уж самый редкий случай – это текст в чистом виде, с книгами в привычном нам порядке.
Идея полной Библии как единой книги была чисто западнической, и такой же оказалась вся практика ее воплощения. Нет, разумеется, полная Библия под одной обложкой появилась отнюдь не в Западной Европе, нам прекрасно известны кодексы IV–V веков: Александрийский, Ватиканский, Синайский. Они были созданы в позднеримской или ранне-византийской, кому как привычнее, империи, но до Руси не добрались, и, судя по всему, сама идея такого издания оставалась для наших предков практически неизвестной.