Христос: миф или действительность?

Крывелев Иосиф Аронович

Особенно большое распространение имел культ фригийского бога Аттиса. Любопытно, что еще в 54 году н. э. он был императором Клавдием зачислен в число официальных религий Римской империи, что нашло свое отражение в государственном календаре праздников. Аттис погибал в результате происков ревнивой богини Кибелы и воскресал на третий день после смерти. Неистовые траурные церемонии, начинавшиеся 22 марта, через три дня сменялись столь же необузданными торжествами по случаю воскресения бога. Обряды, связанные с этим культом, кстати сказать, весьма близко напоминают пасхальные обряды христианской церкви. Изображение Аттиса хоронили, потом в момент, соответствующий воскресению бога, в храме вдруг зажигался яркий свет, и гроб, в котором было похоронено изображение божества, в знак воскресения последнего открывался, после чего начиналось общее веселье. В Греции с мифами об Аттисе и соответствующими культами перекликался мифологический и культовый комплекс Диониса, в Египте — Озириса. В сознании людей эти, несомненно, мифологические персонажи обретали черты когда-то живших на Земле реальных существ.

Оппонент.

Вот где еще одно слабое место в вашей концепции! Обожествление действительно жившего на Земле человека было в самом деле широко распространено в греко-римском мире, а с очеловечением божества дело, оказывается, значительно сложней. Поскольку это так, то факт превращения бога Христа в человека Иисуса выглядит единственным в своем роде и, следовательно, маловероятным.

Автор. Именно — поскольку. Но это совсем не так.

Известно религиозно-философское течение, связанное с именем Эвгемера, греческого философа IV–III веков до н. э. Учение, получившее свое название от его имени («эвгемеризм»), не было им основано, оно существовало задолго до него, а он, как пишет французский историк Г. Буасье, «просто изложил его в одном сочинении, которое легко читалось и пользовалось большой популярностью» [155] . Идея этого сочинения заключалась в том, что все боги Олимпа и римского Пантеона были когда-то людьми. Юпитер, Сатурн, Кадм, Венера, и другие — все имели земные биографии. В частности, Кадм был поваром у сидонского царя, а Венера, разумеется, обычной развратной женщиной; чтобы не быть исключением среди других женщин острова Кипра, на котором она жила, Венера совратила с пути целомудрия и все остальное женское население этого острова.

155

G. Boissier. La religion romaine d'August aux Antonius. P., 1906, t. 2, p. 122–123.

Может быть, эвгемеризм остался в греко-римском мире единичным и изолированным явлением? Буасье сообщает, что Энний перевел роман Эвгемера; с тех пор эта система сделалась вполне известной римлянам и была, кажется, принята ими беспрекословно. Римляне принялись наперебой очеловечивать своих богов. Не будем приводить имеющийся по этому вопросу обильный фактический материал, ограничимся лишь общей характеристикой римской религии этого периода, сделанной французским исследователем: «Все приняло в ней до невероятности точный вид. Казалось, самые невероятные выдумки не отличались здесь от самых достоверных рассказов…» [156] . Порожденные фантазией земные биографии богов не только передавались изустно, но и запечатлевались в литературных произведениях во всей своей конкретности, с массой деталей и жизненных реалистических штрихов. Обилие и точность биографических деталей, относящихся к земной жизни эвгемеристических богов, никак не уступает описанным в евангелиях элементам биографии Иисуса.

156

Ibid., p. 124.

Отдельные явления истории идеологии, и в частности истории литературы, показывают удивительное сходство с христианством и с образом Христа, обнаруживаемое в дохристианской культуре. Дело в некоторых случаях доходит до того, что христианские богословы вынуждены признавать своими явления, безусловно, предшествовавшие христианству и имеющие совсем иное происхождение. Это относится, в частности, к одному произведению римского поэта I века до н. э. Вергилия.

Знаменитый автор «Энеиды» сделал содержанием IV эклоги своего сборника «Буколики» поэтическое возвещение предстоящего рождения некоего божественного младенца, несущего людям смену железного века золотым. Раннехристианская церковь считала IV эклогу почти или даже прямо христианским произведением. Блаженный Августин, цитируя некоторые места ее, утверждал, что они могли относиться только к Христу: к кому иному мог обратиться человек с такими словами?! На Никейском соборе император Константин в своей речи даже привел большие цитаты из Вергилия — ими он аргументировал тезис о божественности Христа. А может быть Вергилий действительно имел в виду самого основателя христианства?

Если не исходить из возможности чуда, то следует безоговорочно признать, что христианство здесь ни при чем. К тому же Вергилий предсказывал рождение чудесного ребенка на самый год написания эклоги, а Христос, если верить евангелиям, родился лишь через 40 лет. «Такая ошибка, — иронически отмечает Буасье, — была бы не извинительна для пророка…» [157] .

Вергилий признан христианской церковью если не пророком, то, по меньшей мере, прозорливцем. В средние века он даже ставился в ряд с Моисеем, Исаией, Давидом и другими ветхозаветными персонажами, якобы предсказавшими рождение Христа. А на самом деле Вергилий лишь выразил широко распространенные идеи и чаяния своего времени. И конечно, такие литературные произведения, как его IV эклога, сыграли известную и, может быть, немалую роль в подготовке идеологических условий для распространения учения о новом мессии.

157

Ibidem.

Если случай с IV эклогой доставил немало хлопот отцам церкви, то еще более трудным оказалось объяснить многочисленные другие случаи совпадения евангельских сказаний с мифами более древнего происхождения.

Они видели необходимость как-нибудь объяснить такой конфузный факт, по существу дискредитирующий идею не только уникальности, но даже просто независимого оригинального происхождения христианства И вот. например. Фирмик Матерн утверждал, что язычники пытаются подражать христианству в своих культах и подменять богооткровенные истины этой религии своими нечестивыми россказнями. При этом он, конечно, отвлекался от факта, который и тогда уже был всем известен, что «язычество» куда древнее христианства, так что если здесь и имеет место подражание, то совсем противоположного порядка. Тертуллиан объяснял компрометирующее единоспасающую христианскую веру положение кознями дьявола: он, враг рода человеческого, распространял среди своих приверженцев воззрения предвосхищающие христианство, специально в целях дискредитации последнего. Этого уж, конечно, ничем не опровергнешь… Но для научного рассмотрения вопроса вряд ли кто-нибудь примет всерьез такое объяснение.

Надо указать на один элемент древних культов, который мог в еще большей мере облегчить тогда восприятие легенды о Христе, — в этих культах было обычным делом приношение отцом своего сына в жертву божеству Общеизвестен культ финикийского бога Молоха, медная статуя которого питалась сжигаемыми в ее раскаленном чреве детьми. В Ветхом завете сохранились многочисленные указания на приношение в жертву детей, особенно первенцев, практиковавшееся не только у соседей Иудеи и Израиля, но и у самих древних евреев. То, что современному человеку может показаться до несуразности удивительным в воззрениях людей древности, для них в силу привычности таких взглядов было вполне нормальным и приемлемым. Нам, например, кажется более, чем странным представление, что бог приносит в жертву своего сына, тем более, что непонятно, кому он его приносит. А тогда это должно было восприниматься, как нечто довольно обыденное, ибо так уж повелось, что глава семьи в нужных случаях прибегает к этому культовому приему.

Посвятивший этому вопросу специальное исследование под названием «Страдающий бог в религиях древнего мира» М. Брикнер проводит ряд аналогий между древневосточными религиями и христианской легендой об Иисусе, из которых отметим следующие: 1) и там и здесь «в центре поклонения и культа стояла вера в смерть и воскресение бога спасителя, подчиненного высшему богу», а в некоторых из этих религий спаситель считался сыном высшего бога; 2) и здесь и там «смерть и воскресение бога имеют для верующих спасительное значение» — верующие рассчитывают получить в результате этой деятельности спасителя возможность собственного воскресения для вечной жизни; 3) даты смерти и воскресения богов-спасителей во многих случаях приходятся, как и в евангельской мифологии, на весну, а воскресение божества происходит на третий или четвертый день после его смерти [158] .

158

M. Bruckner. Der sterbende und auferstehende Gottheiland in den orientalischen Religionen und ihr Verhaltniss zum Christentum. Tubingen, 1908.

Эти аналогии приобретают тем большее значение, что соответствующие культы были распространены особенно в тех местностях, где зафиксированы наиболее ранние христианские общины. Такой факт означает, что население этих местностей было исторически подготовлено не только к восприятию легенд, связанных с Христом, но и, может быть, к самостоятельному мифотворчеству в том же направлении.

Что же касается иудеев, то и для них восточные культы умирающего и воскресающего спасителя отнюдь не были чем-то новым и неслыханным. В Ветхом завете имеется много следов знакомства евреев с этими культами и с лежавшими в их основе мифами. У пророка Иезекииля упоминаются «женщины, плачущие по Фаммузе», т. е. по Таммузу. И занимаются они этим делом в самом неподходящем месте — у ворот Соломонова храма. Языческий культ проник, таким образом, в самую цитадель иудаизма. В Ветхом завете, помимо того, имеется еще много указаний на «идолопоклонство», с которым пророки, разумеется, ведут неустанную борьбу. Даже царь Соломон поддался искушению и через своих чужеземных жен приобщился к языческим культам. И другие цари иудейские и израильские, как свидетельствует Ветхий завет, неоднократно совращались в грех поклонения языческим богам. Следовательно, и для иудеев мифы об этих богах, в частности те, которые были связаны с погибающими и воскресающими спасителями, к началу нашей эры не могли быть неизвестны.

Из сказанного не вытекает, что христианское учение об Иисусе просто позаимствовано в одной из более древних религий. Это был бы неправильный вывод. Сказания и легенды, в которых нам предстает образ Иисуса Христа, возникли как комплекс представлений новой религии, вызванной жизнью, социально-историческими и прочими условиями. Важно лишь иметь в виду, что, во-первых, строительным материалом для этого нового идеологического комплекса могли служить давно ставшие привычными для народных масс представления и что, во-вторых, порождения религиозной фантазии раннего христианства, работавшей в том же направлении, ложились в привычную колею старинных, давно вошедших в обиход народных верований. Человеку второй половины I века н. э. не казались странными и удивительными идеи мессианизма, как и образы богов-царей, спасающих человечество. И когда общественно-историческая обстановка обусловила соответствующее идеологическое состояние, мессианские чаяния обездоленных и исстрадавшихся в реальной жизни людей находили уже готовые формы, отправляясь от которых, их фантазия могла строить дальше. Здесь сыграли свою роль ветхозаветные мессианские учения и многие верования и представления народов Древнего Востока и греко-римского мира.