Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия
Шрифт:
Я не слышу Лену.
– Юля рассказала… Я мог бы приврать, приукрасить, но ты же терпеть не можешь…
– Не могу. И не только…
– Юля пряталась, – продолжаю я, – за спиной какого-то верзилы, рассказывала она, и у неё не было сил даже шевельнуться, ноги просто отнялись, она повисла на плечах у этого верзилы, который сидел на камне… Это был то ли Тутанхамон, то ли Рамзес, кто-то их фараонов, наблюдавший за распятием… Для него это было ново и он…
Юля говорила навзрыд…
– Ни Тутанхамон, ни Рамзес, – говорит Лена, – не были верзилами.
– Эти были, – уверенно
– Юля…
– Да, Юля… Всё происходило на берегу, на белом песке, крест лежал… Не было никакой Голгофы, разве что у всех Она была в голове… Просто удивительно, зачем они приволокли сюда крест. Могли бы установить его где-нибудь на каком-то холме, на возвышенности, чтобы он, как маяк, мог виднеться, видеться издалека, со всех сторон… Как маяк. Привлекая внимание тонущих кораблей… Угрожая всем своей распростёртостью…
– Угрожая?
– Если присмотреться!..
Вот, мол, что ждёт всех, кто осмелится… Перевернуть мир… Кто, мол, попытается узаконить царство вашего гена… Вашу Хромосому Христа… Да!.. Это я так думаю, говорю я Лене.
– Я понимаю, что ты, – говорит Лена. – А что Юля?..
– Воздух был тяжёл и влажен, будто тебя… дышать трудно… Жора стоял… Пока ещё стоял… Солнце… На небе ни тучки, ни облачка, но всё было как в мягком тумане, в мареве… Вместо солнца – белый диск… Ни капли тепла, но все обливались потом… если провести ладонью по телу – стекали ручьи…
Жары никакой не было… Жора не жил в жаре, в ужасе от предстоящего, стоял себе…
Крест лежал на песке, как неприкаянный… Какой-то растерянный, никому не нужный… А Жора не жил ожиданием чего-то неожиданного, стоял себе, словно ждал автобус, смотрел в даль, в бескрайнюю океанскую даль… Не было никаких громов и молний, не раскалывалась земля… Ни ветерка… Чайки, чайки что-то там своё крякали, каркая, пролетая… даже ласкового шёпота волн не было слышно… Штиль… Тишина была такая, что слышно было…
– Ничего не было слышно, – говорит Лена, – ты же сказал.
– Ничего… Шевелились только головы людей… Юля сказала, что они были похожи на беспорядочно высыпанные в воду перезревшие белые арбузы… Скопом…
– Белые?
– Лысые…
– И Жора тоже…
– Жора в ёжике, в своём ёжике… Белом как… Будто выкрашенном белилами…
– А Иисус?
– Лысый! Лысый как… Как чёрт! Если не считать… Бог!..
Я пытался себе представить из Юлиных слов, как там все происходило, представлял и диву давался – проще простого: агнц, крест, толпа, Пилат… Приговор! («Воин, иди готовь крест!»). Как по писаному…
Всем, конечно, это событие казалось игрой, спектаклем, разыгрываемым нашими комедиантами. Мы ведь частенько закатывали такие спектакли – трагедии, трагикомедии, а то и комедии… Курам на смех! Особенно преуспел в этом Шекспир. Он как и его давний родственник на глазах у всего нашего честного народа такое выдавал – мы просто рыдали…
И теперь он был правой рукой Иисуса… Он и Иуда! Они теперь… Иуда радовался, что не надо было никого целовать: Жора ведь ни от кого не прятался, жил на виду. Его не надо было выискивать по ночам в каких-то садах… Для поцелуев…
– Ты
– Нет! Всё дело ведь в том, что наш Иисус оказался жалкой поделкой. Подделкой! Ну представь себе…
– Как так подделкой? Иисус?!
– Ага… Так!.. Собственно, не в этом же даже дело…
– В чём же?
– Когда Жора узнал, что всё готово…
– Для чего готово?
– Для его распятия. И никаких проволочек уже не предвидится…
– Каких проволочек?
– Ну, знаешь… Всегда что-то может случиться… Что-то там не заладится…
– И что Жора? – спрашивает Лена.
– Жора… Жора не был бы Жорой, если бы не прорёк: «Imiles, expedi crucеm!» (Иди, воин, готовь крест! – лат.). Это он сказал Валерочке – воину! – который просто оцепенел. Его на виду у всех присутствующих обозвали воином, воином! Он вдруг поверил, что единственный способ избавиться от Жориного ига – собственноручное участие в Жорином распятии. Валерочка был откровенно счастлив, просто неистово счастлив: «Я распну, распну его!». Он не орал это на весь мир, орали его глаза: «Я распну!».
И он постарался: в тот же день Жорин крест был готов! Баснословно красивый и крепкий крест…
– Из ливанского кедра?
– Хо! Бери выше! Из той самой секвойи, гены которой…
– Из какой той самой?
– Прожившей десять тысяч лет и помнившей звуки арфы Орфея. Я же это уже рассказывал сто тысяч раз! Нам привезли её…
– Надо же!
– Да! Свежесрубленной! С золотистыми капельками живицы по бокам сруба… Запах – просто божественный!!! Валерочка сиял… Никаким пластиком и не пахло.
– Ты так рассказываешь, – говорит Лена, – словно сам принимал участие…
– Принимал… Запах – умопомрачение!..
Я шумно втягиваю воздух, закрываю глаза…
– Жору, рассказывала Юля, подвели к кресту… Нет! Когда Иисус, кивнул, мол, начинаем, мол, поехали, Жора сам подошёл к кресту… Его бросились сопровождать всем миром все, кто только мог… Головы вдруг зашевелились, руки замахали, как лопасти ветряков, и эта туча человеческих тел вдруг надвинулась на него… Как… Его окружили плотным кольцом… Обступили… Все хотели к нему прикоснуться, как бы принимая этим прикосновением участие в общем деле… Это как бросить свою прощальную горсть земли на крышку гроба. Юля тоже было рванулась к нему, но чьи-то крепкие руки удержали её за плечи. Она даже не оглянулась, чтобы узнать, кто посмел её удержать – всей душой рвалась к Жоре. Потом ей-таки удалось протиснуться к самому кресту. Жора к тому времени уже уселся на крест. Он был в жёлтых шортах и белой футболке, кеды, его любимые кеды… глаза синие-синие, взгляд светлый, обычный, ничего не выражающий… Не сияющий, не надменный (я не помню, чтобы Жора когда-нибудь смотрел на кого-нибудь надменным взглядом. Даже на Переменчика с Авловым и Ергинцом он смотрел с жалостью и всепрощением. Ни одного слова не было произнесено, действо вершилось помощью жестов и кивков. Только Иисус менялся в лице – то улыбался, то щурил глаза, то вдруг задумывался… Или громко смеялся… Дурацким смехом… О чём он мог думать? Юля…