Хромой бес
Шрифт:
— Стоит ли об этом говорить, — сказал он, — вы не ранены?
— Нет, — отвечал дон Педро.
— Уйдемте поскорее отсюда, — продолжал граф, — я вижу, вы убили человека; оставаться тут опасно, вас может застигнуть патруль.
Они быстро удалились, вышли на другую улицу, потом, уже далеко от места происшествия, остановились.
Дон Педро, движимый естественным чувством признательности, попросил графа не скрывать от него имени кабальеро, которому он так обязан. Бельфлор сейчас же назвал себя и поинтересовался именем студента, но тот, не желая быть узнанным, отвечал, что его зовут дон Хуан
— Я вам предоставлю этой же ночью случай отплатить мне, — сказал граф.
— У меня назначено свидание, и небезопасное. Я шел к приятелю просить его сопровождать меня, но я вижу вашу храбрость, дон Хуан. Не разрешите ли вы мне предложить вам пройти со мною?
— Меня просто оскорбляет ваша неуверенность, — отвечал студент. — Что же я могу сделать лучшего, как предоставить в ваше распоряжение жизнь, которую вы спасли? Пойдемте, я готов следовать за вами.
Таким образом, Бельфлор сам повел дона Педро в дом дона Луиса, и они вместе поднялись через балкон в комнаты Леоноры.
Здесь дон Клеофас перебил беса.
— Сеньор Асмодей, — сказал он ему, — возможно ли, чтобы дон Педро не узнал дома своего собственного отца?
— Он не мог его узнать, — отвечал бес, — это был новый дом: дон Луис переехал сюда из другого квартала всего неделю назад; дон Педро этого не знал. Я только что хотел вам это заметить, да вы меня перебили. Вы слишком прытки; что у вас за дурная привычка прерывать рассказчика! Отучитесь, пожалуйста, от этого.
— Дон Педро, — продолжал Хромой, — и не подозревал, что находится в родительском доме; он не заметил и того, что особа, впустившая их, — Марсела, потому что в прихожей, куда она их ввела, было совсем темно. Бельфлор попросил своего спутника подождать его здесь, пока он будет в комнате своей дамы. Студент согласился и сел на стул, обнажив шпагу на случай внезапного нападения. Он стал думать о любовных утехах, которые выпали на долю Бельфлора, и мечтать о таком счастье, ибо его незнакомка, хотя и не обходилась с ним сурово, все же не была настолько благосклонна, как Леонора к графу.
Пока дон Педро предавался всем этим размышлениям, столь свойственным страстному влюбленному, он услышал, что кто-то силится потихоньку отворить дверь, но не из комнаты любовников, а другую. Через замочную скважину мелькнул свет. Дон Педро быстро вскочил, подошел к двери, которую в это время отворили, и… приставил шпагу к груди своего отца, — ибо это был его отец. Старик хотел проверить, не пришел ли граф к Леоноре. Он считал маловероятным, чтобы после всего, что случилось, его дочь и Марсела осмелились вновь принять графа, а потому не переселил их в другие комнаты. Однако он подумал, что женщины, пожалуй, захотят поговорить с ним в последний раз, ибо на другой день им предстоит отправиться в монастырь.
— Кто бы ты ни был, не входи сюда, иначе поплатишься жизнью, — сказал студент.
При этих словах дон Луис всматривается в лицо дона Педро, который тоже внимательно его разглядывает. Они узнают друг друга.
— Ах, сын мой, — вскричал старик, — с каким нетерпеньем я ожидал тебя! Отчего не известил ты меня о своем приезде? Ты боялся нарушить мой покой? Увы! Я нахожусь в столь ужасном положении,
— Отец! — воскликнул растерявшийся дон Педро. — Вас ли я вижу? Не обманываются ли мои глаза кажущимся сходством?
— Чего же ты так удивляешься? — спросил дон Луис. — Ведь ты в родительском доме. Я же тебе писал, что живу здесь уже целую неделю.
— Праведное небо, что я слышу! — воскликнул дон Педро. — Значит, я нахожусь в покоях моей сестры?
Едва он проговорил это, как граф, который услышал шум и решил, что нападают на его провожатого, со шпагой в руке выскочил из спальни Леоноры. При виде графа старик пришел в бешенство и закричал, указывая на него сыну:
— Вот дерзкий, который похитил мой покой и нанес смертельное оскорбление нашему роду. Отомстим ему! Скорей проучим негодяя!
При этих словах он выхватил шпагу, которая была скрыта у него под халатом, и хотел броситься на Бельфлора; но дон Педро удержал его.
— Остановитесь, батюшка, — сказал он, — умерьте порывы вашего гнева, прошу вас…
— Сын мой, что с тобой? — произнес старик. — Ты удерживаешь мою руку; ты думаешь, вероятно, что она недостаточно сильна для мщения? Хорошо! Тогда разделайся с ним сам за нашу поруганную честь, — для этого я и вызвал тебя в Мадрид. Если ты погибнешь, я заступлю твое место; граф должен пасть под нашими ударами или пусть сам лишит нас обоих жизни, раз он уже отнял у нас честь.
— Батюшка, — возразил дон Педро, — я не могу исполнить то, чего вы с таким нетерпением требуете от меня. Я не только не хочу посягать на жизнь графа, но я присутствую здесь для того, чтобы его защищать. Я связан словом; этого требует моя честь. Идемте, граф, — продолжал он, обращаясь к Бельфлору.
— Ах ты, подлец! — перебил его дон Луис, смотря на сына с яростью. — Ты противишься мести, которая должна бы захватить тебя целиком! Мой сын, мой родной сын заодно с негодяем, совратившим мою дочь! Но не надейся уйти от моего гнева! Я созову всех слуг, я хочу, чтобы они отомстили за это злодеяние и за твою подлость.
— Сеньор, будьте справедливее к сыну, — воскликнул дои Педро, — перестаньте честить меня подлецом; я не заслуживаю такого гнусного названия. Граф этой ночью спас мне жизнь. Не зная меня, он предложил мне сопровождать его на свиданье. Я согласился разделить опасность, которой он мог подвергнуться, и не подозревал, что, действуя из чувства благодарности, буду вынужден так дерзко поднять руку на честь своей собственной семьи. Дав слово, я должен защищать жизнь графа, — этим я расквитаюсь с ним. Но я не менее вас чувствителен к оскорблению, которое нанесено нам, и завтра же, вы увидите, я буду не менее настойчиво искать случая пролить его кровь, чем сегодня стараюсь ее сохранить.
Граф, за все это время не проронивший ни слова, — так он был поражен необыкновенным стечением обстоятельств, — сказал студенту:
— При помощи оружия вам, пожалуй, не удастся отомстить за оскорбление; я хочу предложить вам более верный способ восстановить вашу честь. Признаюсь, что до сих пор я не имел намерения жениться на Леоноре; но утром я получил от нее письмо, весьма тронувшее меня, а ее слезы довершили дело. Счастье быть ее супругом составляет теперь мое самое горячее желание.