Хромой бес
Шрифт:
— Судите сами, — отвечал бес. — Он обложил себя тысячами книг и пишет сочинение, в котором нет ни строчки самостоятельной. Он обкрадывает эти книги и рукописи, и хотя ему остается лишь обрабатывать и связывать между собой краденые куски, тщеславия у него больше, чем у настоящего сочинителя.
— Знаете ли вы, — продолжал бес, — кто живет через три дома от этого особняка? Та самая Чичона, которая вела себя так безупречно в истории графа де Бельфлора.
— Ах, как я рад ее видеть, — сказал Леандро. — Эта добрая женщина, занимающаяся ремеслом, столь полезным молодежи, — вероятно, одна из двух старух, что сидят в комнате
— Та, что не считает, — отвечал бес. — Другая, по имени Пебрада, почтенная дама той же профессии. Они сообщницы и в настоящую минуту делят выручку только что оконченного предприятия. У Пебрады большая клиентура. Она обслуживает множество богатых вдов, которым ежедневно приносит составленный ею список.
— Что это за список? — спросил студент.
— Это перечень всех приехавших в Мадрид авантажных иностранцев, в особенности французов, — отвечал Асмодей. — Как только эта посредница узнает, что прибыли новые лица, она бежит в трактир, где они остановились, осторожно выведывает, из каких они стран, какого происхождения, возраста, какой у них вид, рост, и затем выкладывает все это вдовушкам, те поразмыслят, и, если остановят на ком-нибудь выбор, Пебрада их сводит.
— Это очень удобно и в некотором смысле целесообразно, — заметил, улыбнувшись, Самбульо, — ведь без этих любезных дам и их помощниц молодые иностранцы, не имеющие здесь знакомств, теряли бы бесконечно много времени, чтобы обзавестись ими. А скажите, в других странах тоже есть такие вдовушки и такие сводни?
— Ну, еще бы, — отвечал Хромой, — можно ли в этом сомневаться! Я бы плохо выполнял свои обязанности, если бы не снабжал ими большие города. Обратите внимание на соседа Чичоны, вон на того печатника, что один работает в своей типографии. Три часа назад он отпустил всех рабочих и целую ночь будет тайно печатать книгу.
— Что же это за произведение? — спросил Леандро.
— Оно трактует об оскорблениях, — отвечал бес. — Там доказывается, что религия выше чести и что оскорбления нужно прощать, а не мстить за них.
— Вот мошенник! — вскричал студент. — Хорошо, что он печатает эту книгу тайно. Пусть только автор не вздумает объявить своего имени: я первый его поколочу. Разве религия запрещает охранять свою честь?
— Не будем это обсуждать, — перебил его Асмодей с лукавой улыбкой. — Видно, вы хорошо усвоили уроки нравственности, которые преподаются в Алькала; поздравляю вас.
— Можете говорить, что хотите, — возразил дон Клеофас, — пусть сочинитель этой нелепой книги приводит самые красноречивые доводы, плевать мне на них! Я испанец, и нет для меня ничего слаще мести, а раз вы обещали мне наказать мою любовницу за вероломство, я требую, чтобы вы сдержали слово.
— С удовольствием уступаю обуревающему вас нетерпению, — согласился бес. — Люблю непосредственные натуры, которые безотчетно следуют своим порывам! Сейчас вы получите полное удовлетворение, тем более что пора уж отомстить за вас. Но сначала мне хочется показать вам очень забавную штуку. Посмотрите по ту сторону типографии и обратите внимание на то, что происходит в комнате, обтянутой сукном кофейного цвета.
— Я вижу там, — сказал Леандро, — пять или шесть женщин, которые наперебой спешат подать пузыречки какому-то человеку, похожему
— Это святоши, — пояснил Хромой. — Им есть отчего волноваться. В этой квартире лежит больной инквизитор. Сему почтенному мужу тридцать пять лет; он лежит в соседней комнате. Две его самые любимые духовные дочери бодрствуют над ним: одна приготовляет ему бульон, другая сидит у изголовья; она следит, чтобы голова его была в тепле, и укрывает ему грудь одеялом, сшитым из пятидесяти бараньих шкурок.
— Чем же он болен? — спросил Самбульо.
— У него насморк, — отвечал бес, — и женщины опасаются, как бы ему не заложило грудь. Другие ханжи, которых вы видите в прихожей, прослышав о его недуге, прибежали с разными снадобьями. Одна принесла от кашля настойки из грудных ягод, алтейного корня, коралла и белокопытника; другая, чтобы предохранить легкие его преподобия, достала настой долголетия, микстуру из вероники и иммортелей и еще какой-то эликсир собственного изготовления. Третья, чтобы подкрепить его мозг и желудок, раздобыла мелиссовой воды, ячменного отвара с корицей, живой воды и противоядной настойки с мускатом и серой амброй. Посмотрите: вон та держит наготове варево из анакарда и безоаров, а вот эта — тинктуры из гвоздики, кораллового дерева, клопца, подсолнечника и изумруда. Ханжи расхваливают свои снадобья лакею инквизитора; они по очереди отзывают его в сторонку, и каждая, всовывая ему в руку дукат, шепчет на ухо: «Лауренсио, голубчик Лауренсио, прошу тебя, устрой так, чтобы предпочли мою скляночку».
— Черт возьми, — воскликнул дон Клеофас, — признаться, счастливые люди эти инквизиторы!
— Еще бы, — отвечал Асмодей, — я сам чуть ли не завидую их участи, и подобно тому, как Александр Македонский однажды сказал, что не будь он Александром, так хотел бы быть Диогеном{23}, и я скажу: не будь я бесом, я желал бы быть инквизитором. Ну, сеньор студент, — прибавил он, — пойдемте теперь накажем неблагодарную, которая так зло отплатила за вашу нежность.
Тут Самбульо ухватился за кончик плаща Асмодея, а бес еще раз рассек воздух, и они опустились на дом доньи Томасы.
Плутовка сидела за столом с теми самыми четырьмя забияками, которые гнались за Леандро по крышам. Бедняга весь вскипел от негодования, когда заметил, что они уплетают кролика и двух куропаток, которых он купил и послал предательнице вместе с несколькими бутылками доброго вина. К довершению обиды все сидевшие за столом были очень веселы и по обращению доньи Томасы он убедился, что общество этих бродяг куда более по вкусу злодейке, чем его собственное.
— Ах, негодяи! — воскликнул он с яростью. — Пируют за мой счет! Я этого не снесу!
— Да, — сказал бес, — полагаю, что это зрелище для вас не особенно приятно, но если водишься с веселыми дамами, надо быть готовым к таким приключениям; во Франции это изо дня в день случается с аббатами, судейскими и финансистами.
— Будь при мне шпага, — вскричал дон Клеофас, — я бросился бы на этих мерзавцев и испортил бы им удовольствие!
— Силы были бы неравны, если бы вы один напали на троих, — возразил Хромой. — Предоставьте мне отомстить за вас, — мне это сподручнее. Я внушу этим прохвостам неистовую похоть и посею между ними раздор; они передерутся между собой. Вы сейчас увидите славную потасовку!