Хромой бес
Шрифт:
Аби-Али долго смотрел на меня с некоторым удивлением, потом, узнав по платью, что я испанка, сказал на кастильском наречии:
— Умерьте вашу печаль, утешьтесь, что попали в неволю; это несчастье было для вас неизбежно. Да что я говорю — несчастье! Это — удача, которой вы должны радоваться. Вы слишком хороши, чтобы ограничиться поклонением христиан. Вы не для того родились, чтобы принадлежать этим жалким смертным; вы заслуживаете поклонения лучших в мире людей; одни мусульмане достойны обладать вами. Теперь я снова возьму курс на Алжир, — добавил он, — и хотя я не захватил никакой другой добычи, я не сомневаюсь, что дей, мой повелитель, будет мною доволен. Я уверен, что
Услышав эти речи, я поняла, что меня ожидает, и зарыдала еще безудержнее. Аби-Али, по-своему объяснивший причину моего страха, только смеялся; он направил судно к Алжиру, в то время как я беспредельно сокрушалась. Я то обращалась к небу и просила его о заступничестве, то желала, чтобы какие-нибудь христианские корабли напали на нас или чтобы море нас поглотило. Потом хотела, чтобы слезы и печаль так обезобразили мое лицо, что дей нашел бы меня отвратительной. Тщетные желания, которые мне внушала опасность, угрожавшая моей добродетели! Мы вошли в гавань, меня повели во дворец, и я предстала перед Месоморто.
Не знаю, что говорил Аби-Али, представляя меня своему повелителю, и что отвечал ему Месоморто, — они говорили по-турецки; но по взглядам и жестам дея я поняла, что имела несчастье ему понравиться, а то, что он мне потом сказал по-испански, довершило мое отчаяние, подтвердив это предположение.
Напрасно я бросилась к его ногам, предлагая ему в виде выкупа все, чего он хочет, напрасно я рассчитывала на его алчность, обещая ему все свое состояние: он мне ответил, что ценит меня выше всех сокровищ мира. Он велел предоставить мне эти покои, самые роскошные в его дворце, и с того времени ничего не жалеет, чтобы отвлечь меня от печали, в которую я погружена. Он приводил ко мне невольников и невольниц, умеющих петь или играть на каком-нибудь инструменте. Он отстранил от меня Инесу, думая, что она только растравляет мои страдания, и теперь мне прислуживают старые рабыни, постоянно рассказывающие о любви их господина ко мне, о различных удовольствиях, которые мне предстоят.
Но все, что делается для моего развлечения, производит на меня обратное действие — ничто не может меня утешить. Я нахожусь в заключении в этом ужасном дворце, где каждый день раздаются вопли невинно угнетенных, но я меньше страдаю от неволи, чем от ужаса, который мне внушает страсть ненавистного дея. Хотя до сих пор он держит себя со мною как любезный и почтительный поклонник, тем не менее на меня нападает страх; я опасаюсь, что ему скоро наскучит почтительность и он в конце концов употребит во зло свою власть. Я живу в постоянном трепете, и каждая минута жизни для меня новое мучение.
Произнеся эти слова, донья Теодора залилась слезами. Дон Хуан был растроган до глубины души.
— Вы правы, сударыня, что представляете себе будущее в черных красках, — сказал он. — Я страшусь его так же, как и вы. Уважение дея к вам может пройти, и даже скорее, чем вы думаете. Этот покорный вздыхатель скоро сбросит с себя личину кротости, я не сомневаюсь в этом и вижу всю опасность, которой вы подвергаетесь. Но, — продолжал он другим тоном, — я не останусь простым зрителем. Хоть я и невольник, отчаяние придаст мне силы, и, прежде нежели Месоморто нанесет вам оскорбление, я вонжу ему в грудь…
— Ах, дон Хуан, — перебила его вдова де Сифуэнтеса, — как можете вы замышлять такие вещи? Бога ради не приводите их в исполнение. Какие жестокости последуют за этой смертью! Неужели турки не отомстят за нее? Самые ужасные истязания… Я не могу даже подумать об этом без дрожи! К тому же зачем вам напрасно
— Да, сударыня, небеса его не допустят, — сказал Сарате. — Я чувствую, что они меня вдохновляют. То, что мне сейчас пришло в голову, — это тайное внушение свыше. Дей позволил мне с вами видеться с тем, чтобы я убеждал вас ответить на его любовь. Я должен тотчас же отдать ему отчет в нашем разговоре. Надо его обмануть. Я скажу, что вы постепенно примиряетесь со своим положением, что его обращение с вами залечивает ваши раны и что если он будет так продолжать, то может надеяться на все. Помогите мне и со своей стороны. Когда он вас увидит, будьте не так печальны, как обычно; притворитесь, будто его речи доставляют вам некоторое удовольствие.
— Что за насилие! — перебила его донья Теодора. — Как может чистая, правдивая душа выдержать это, не изменив себе, и какова же будет награда за столь тягостное притворство?
— Дей будет радоваться этой перемене, — ответил он, — и захочет окончательно завоевать ваше сердце своей любезностью; а я тем временем буду торопиться, чтобы освободить вас. Сознаюсь, задача нелегкая; но я знаком с одним весьма ловким невольником и надеюсь, что его изворотливость пригодится нам. Я вас покидаю, — продолжал он, — дело не терпит проволочки. Мы еще увидимся. Я пойду к дею и постараюсь баснями утихомирить его страсть. А вы, сударыня, приготовьтесь его встретить: притворяйтесь, старайтесь, чтобы ваши глаза, оскорбленные его присутствием, не глядели чересчур гневно и строго, чтобы с ваших уст, которые открываются лишь для того, чтобы жаловаться на судьбу, срывались бы слова, приятные тирану. Не бойтесь показать излишнюю благосклонность: надо все посулить, чтобы ничего не дать.
— Хорошо, — сказала Теодора, — я исполню все, что вы мне велите. Грозящее мне несчастье принуждает меня к этому. Ступайте, дон Хуан, употребите все усилия, чтобы положить конец моей неволе. Я буду вдвойне счастлива, если своим освобождением буду обязана вам.
Толедец, повинуясь воле Месоморто, отправился к нему.
— Ну, Альваро, какие новости принес ты от прекрасной невольницы? — спросил его дей с большим волнением. — Уговорил ли ты ее выслушать меня? Если ты скажешь, что я должен отказаться от надежды победить ее суровую печаль, клянусь головой султана, моего повелителя, что сегодня же я силой добьюсь того, в чем отказывают моей любви.
— Господин, нет никакой надобности давать такую страшную клятву, — отвечал дон Хуан, — вам незачем употреблять насилие, чтобы удовлетворить свою страсть. Невольница — молодая дама, никого еще не любившая. Она до того горда, что отвергла предложение знатнейших сановников Испании, у себя на родине она жила, как королева. Здесь она стала рабыней. Гордая душа ее может забыть разницу в настоящем и прошлом ее положении. Но эта высокомерная испанка, как и другие, привыкнет к неволе; я даже скажу вам, что цепи уже не кажутся ей такими тяжелыми; ваше внимание и снисходительность, ваше почтительное ухаживание, которых она от вас не ожидала, смягчают ее горе и понемногу смиряют ее гордыню. Старайтесь сохранить ее расположение. Продолжайте выказывать ей почтительность и завершите победу, очаровав прелестную невольницу новыми знаками уважения; она скоро уступит вашим желаниям и в ваших объятиях забудет о свободе.