Хромой из Варшавы. Книги 1-15
Шрифт:
«Что за наглость – она отчитывает меня?» – подумал Морозини, борясь с искушением немедленно отправить Мину к ее родным тюльпанам. К сожалению, кроме голландки, никто не смог бы вести дела в его отсутствие. К тому же он привык к своей секретарше и уже не мог представить, как будет работать без нее. Поэтому он лишь сухо бросил:
– Столько, сколько потребуется! Зарубите на вашем голландском носу: я здесь не прохлаждаюсь. У меня есть дела, кроме того, свадьба... одного родственника, на которой я должен быть шестнадцатого. Если у вас слишком много работы, позвоните графине Орсеоло. Она обожает заниматься антиквариатом и с удовольствием поможет вам.
– Спасибо, я уж как-нибудь сама справлюсь! Вот еще что: надеюсь,
– Ради всего святого, Мина, я свое дело знаю! И оставьте этот желчный тон, он вам не идет. Можете не тревожиться, я буду на аукционе и...
– В таком случае мне остается только пожелать вам спокойной ночи. Еще раз прошу прощения, что побеспокоила!
И Мина швырнула трубку на рычаг, определенно выражая этим свое неодобрение. Альдо повесил трубку тихонько, решив, что глупо срывать раздражение на аппарате. Между тем он был зол, причем на себя. Что такое с ним творится? Ради этого аукциона стоило бы специально приехать из Венеции – и надо же, находясь в Париже, он вспомнил о нем только благодаря Мине! А все потому, что потерял голову из-за хорошенькой девчонки!
Поднимаясь в свою комнату, Морозини ругал себя на чем свет стоит. Неужели из-за Анельки он готов забыть все на свете – работу, которую любит, и даже благородную миссию, которую взял на себя? Любить Анельку – это блаженство, но нельзя же покупать его ценой таких жертв. Завтра на аукционе он вновь окунется в свою стихию, это пойдет ему на пользу. К тому же распродажа обещала быть исключительно интересной: в шкатулке недавно умершей русской княгини были, помимо других дивных украшений, две бриллиантовые слезки, когда-то принадлежавшие императрице Елизавете Петровне. За обладание ими многие коллекционеры готовы убить друг друга, так что торги будут захватывающими, как никогда!
Перед тем как снова улечься, Морозини позвал Сиприена:
– Будьте так добры, завтра утром, пораньше, пошлите шофера к господину Вобрену. Пусть попросит у него для меня каталог драгоценностей княгини Апраксиной и передаст, что я буду на аукционе к открытию.
...Большой аукционный зал на улице Друо был набит битком. Морозини с трудом пробирался к Жилю Вобрену, который самоотверженно удерживал для него стул в первом ряду.
– Если ты собираешься что-нибудь покупать, – шепнул он, усаживая Альдо на добытое с боем место, – могу только пожелать тебе: мужайся! Помимо Шоме, который приглядел для своей коллекции диадемы, и еще нескольких его собратьев с Рю-де-ла-Пэ и Пятой авеню, здесь Агахан, Карлос де Бейстеги и барон Эдмонд Ротшильд: убедись, какой успех имеют слезки царицы!
– Ты не останешься?
– Нет. Я хочу купить два диванчика-корзинки эпохи Регентства, они пойдут с торгов в соседнем зале. Если хочешь, встретимся у выхода.
– Идет! Кто освободится раньше, подождет другого. Ты пообедаешь со мной?
– При одном условии: наложи новый грим... а то этот не очень удачен, – с сардонической усмешкой посоветовал антиквар.
Пока Вобрен проталкивался к выходу сквозь форменную оранжерею из обильно украшенных цветами женских шляпок, Альдо огляделся, отметил среди присутствующих всех коллекционеров, которых упомянул его друг, и, кроме них, еще немало видных ценителей. Среди женщин тоже были знаменитости, пришедшие из любопытства и чтобы показать себя: актрисы Ева Франсис, великолепная Жюлия Барте, Марта Шеналь и Франсуаза Розэ – если называть только самых известных – соперничали в элегантности с певицей Мэри Гарден. В зале было также немало иностранцев, в первую очередь, разумеется, русские, многие из них пришли движимые благоговением
Аукцион должен был вот-вот начаться, оценщик мэтр Лэр-Дюбрей, уже вооружился молоточком, его помощники Фалькенбер и Линзеле заняли свои места, как вдруг толпа всколыхнулась. К первому ряду, где двое молодых людей поспешно освободили места, плыла экстравагантная золотая шляпка, окутанная облаком черного газа, усыпанного золотыми горошинами, под которой можно было разглядеть маску мертвеца – эффект странного макияжа, белого, с зеленоватыми прожилками, – и живые горящие глаза маркизы Казати. Верная своей весьма своеобразной манере одеваться и страсти ко всему восточному, для посещения аукциона маркиза выбрала широкие золотые шаровары и длинную накидку из черного бархата.
«Луиза Казати здесь? – Морозини похолодел. – Теперь мне нипочем от нее не избавиться».
Он почти не удивился, заметив рядом с королевой Венеции стройную и изящную фигуру леди Сент-Элбенс в куда более скромном туалете от Редферна – голубой с белым крепдешиновый костюм и маленькая шляпка в тон. Досада Альдо усилилась: он сохранил не самые приятные воспоминания о визите, который нанесла ему красавица Мэри. «Похоже, они теперь неразлучные подруги, – проворчал он себе под нос. – Дай Бог, чтобы мне удалось от них улизнуть!..»
Увы, ему не могли помочь ни Бог, ни дьявол: маленький, украшенный бриллиантами монокль маркизы Казати уже нацелился на окружающих, подобно перископу подводной лодки. Альдо она засекла сразу, и рука в черной с золотом перчатке приветливо помахала, стараясь привлечь его внимание. Но, на его счастье, именно в эту минуту мэтр Лэр-Дюбрей призвал к тишине: аукцион был открыт.
Поначалу все шло довольно спокойно. Браслет из двадцати семи бриллиантов, серьги – два квадратных изумруда, окруженных бриллиантами, кольцо с двумя крупными солитерами, ожерелье из ста пятидесяти пяти жемчужин и брошь с тремя изумрудами были проданы быстро и по довольно высоким ценам, но настоящая лихорадка торгов была еще впереди. Эти украшения были хороши, но современной работы; все ждали старинных драгоценностей.
Первый шепоток пробежал по залу при появлении гарнитура из золота, топазов и бирюзы, того самого, о котором говорила Мина. Этот восхитительный убор, состоявший из колье, двух браслетов, серег и прелестной маленькой диадемы, получила когда-то прабабушка княгини Апраксиной в подарок от царя Александра I за оказанную государю благосклонность.
«Мина сошла с ума! – подумал Альдо. – Это слишком красиво для синьоры Рапалли: ей вот-вот стукнет семьдесят, это безобразная старуха!»
Однако он тотчас укорил себя за столь немилосердное суждение. Пусть Рапалли был нуворишем, это не мешало ему горячо любить свою супругу, очень милую старую даму. Альдо понимал, что она вряд ли когда-нибудь наденет весь этот аристократический убор, но такое доказательство любви мужа станет для нее драгоценнейшим из сокровищ, и она будет созерцать его с тем же благоговением, что и лик Мадонны. По мнению Морозини, это была более завидная судьба для украшений подобной ценности, чем сверкать на голове и груди модной куртизанки во время оргий в отдельных кабинетах «Кафе де Пари» или у Лаперуза. А между тем как раз покровитель одной из таких дам азартно набавлял цену, и Морозини устремился в бой. Победа досталась ему легко под неистовые аплодисменты Луизы Казати и всего русского кружка, которому быстро стал известен громкий титул покупателя.