Хромой кузнец (сборник)
Шрифт:
– А не Глядень ли это? – сказал сестре Светозор. – Давай заберёмся!
Яркий Месяц светил между облаков, обведённых серебряными каёмками. Оказалось, гора стояла на самом морском берегу, озирая мерцающий неподвижный простор, ушедший во мглу. А в другой стороне, далеко-далеко, видны были знакомые родные дымки. Действительно – Глядень, лучше не назовёшь. Но брат и сестра, взобравшись наверх, тотчас позабыли, чего ради вязли в сугробах. На лысой макушке горы перед ними было давно позабытое, заброшенное святилище Бога Грозы. То самое, о котором рассказывал когда-то отец.
Богам
Киевичи подошли осторожно. Когда-то вокруг него в шести ямах неугасимо горели костры, и жрецы, жившие чуть поодаль в избушке, денно и нощно приглядывали за пламенем, подкладывали дрова. И всякое утро, когда солнечные лучи притрагивались к изваянию, смешивались со светом костров, – думали Люди, это три брата Сварожича сходились все вместе, благословляя свой мир…
Куда подевались жрецы? Может, так и умерли здесь в кромешную осень, пытаясь сберечь священный Огонь?..
Сестрица поднялась брату на плечи, принялась бережно очищать лицо изваяния, и скоро на Киевичей глянул Перун – его золотые усы, его знак – глубоко врезанное, о шести спицах громовое колесо. Ну точь-в-точь та фигурка из красного тиса, хранимая дома, отец сказывал – втыкали её на засеянном поле, испрашивая дождя… Только волосы накрепко заледенели да прежние синие глаза глядели незряче. Должно быть, холодные дожди смыли яркую краску в ту осень, когда погасли костры.
– Если бы опять взошло Солнце, – сказала Зоря негромко. – Увидеть бы хоть раз, какое оно!
Светозор разгрёб снег перед изваянием. Открылся алтарь – круглое каменное кольцо, вросшее в промёрзлую Землю. Когда-то сюда опускали рогатые короваи, а в праздник Перуна лили жертвенную кровь туров, оленей и могучих рыжих быков…
Киевичи переглянулись и начали стаскивать к алтарю сухие ветки из леса. Сверху Светозор положил еду, что снарядила им мать: пряженики с мякиной и толчёной корой, варёного петуха. Вытащил кремень и кресало, но передумал – обвил тетивой лука круглую деревяшку. Когда Огонь разгорелся и ярко осветил дубовое изваяние, заставив таять на нём лёд, Светозор обнажил голову и промолвил:
– Господине наш, Перуне Сварожич! Прими угощение и услышь, сгинувший. Есть в Океан-море остров Буян, есть на том острове сырой раскидистый дуб, что пророс всю Землю корнями. Есть под тем дубом горючий камень Алатырь, всем камням камень. Ты, Перун, пахал тучи сохой, рассеивал молнией семена. Ты отца нашего выучил ковать медь и железо. Худо нам без тебя, без брата твоего Солнца. Ты привстань, сгинувший, на резвые ноги, открой ясные очи! А кладу я своё крепкое слово под белый камень Алатырь, замыкаю ключами, бросаю ключи в глубокое море: кто найдёт, всё равно моё крепкое слово не превозможет!..
Сказав так, он вытащил нож и отворил на руке жилу, окропил кровью костёр:
– Ты
Договорить не пришлось: Огонь вдруг взревел и вскинулся так, словно в него вылили масло. Киевичи испуганно отскочили, а пламя взвилось выше голов и обняло изваяние, срывая ледяные оковы, рассеивая их облачком пара. Брат с сестрой могли бы поклясться, что слышали яростный, торжествующий смех, донёсшийся из костра. Когда же деревянное тело как будто зашевелилось, а Земля под ногами начала содрогаться – Светозор и Зоря, не помня себя от страха, кинулись в лес.
Этой ночью в доме Кия случился переполох. Задрожал пол, ходуном заходили надёжные стены, задребезжали один о другой глиняные горшки. Проснувшиеся кузнец и кузнечиха видели, как из-под пола выскочил Домовой и отчаянно заметался, пытаясь подпереть плечами грозно колышущиеся, готовые рассыпаться брёвна. Кузнечиха с перепугу спросила:
– К худу, батюшка, или к добру?
Домовому многое ведомо скрытого, он знает судьбу. Но на этот раз и сам Домовой только недоумённо оглядывался. И тут из углей, присыпанных на ночь золой, к самому дымогону взметнулся Огонь.
– К добру! – прогудел он. – К добру! Ты, кузнец, его провожал, а твои дети встретили! Хорошие дети!..
– Кого? – спросил Кий, догадавшись, но всё-таки не смея поверить. Однако Огонь не произнёс имени брата – съёжился, юркнул в угли назад.
Когда наконец стихла судорога Земли, шатавшая дом, и стало возможно покинуть напуганную жену, Кий оседлал длинноногого ручного лося и поехал на нём в лес. Давно не езженной тропы не видать было в сугробах, но Кий ехал уверенно. Он знал, где искать.
Исполин
Светозор и Зоря ещё долго отсиживались за елками после того, как успокоилась под ногами земля. Когда же минула ночь и опять взошёл Месяц, всё-таки набрались храбрости и полезли назад на гору.
– Надо же взглянуть, что случилось, – сказал Светозор.
Оба очень боялись, но оба откуда-то знали: их жертва, а пуще того пролитая кровь что-то стронула в мире. Пробудила что-то обессиленное, медленно умиравшее…
Они поднялись на вершину. И отшатнулись: её как мечом разрубила широкая трещина, протянувшаяся как раз через алтарь. Деревянного изваяния нигде не было видно, наверное, провалилось. А у края бездонной пропасти, раскинув руки, лицом на заснеженных камнях лежал исполин.
Брат с сестрой, двое осторожных охотников, приблизились с опаской. Каким-то образом он сумел поднять себя из бездны, но и только – остался лежать, где кончились силы. Снег на его теле не таял. А с обеих рук куда-то вниз свешивались покрытые инеем цепи.
– Какой могучий, – сказал Светозор, опуская наземь копьё. – Только заморённый совсем. Откуда он вылез? Замёрз, бедный, окоченел. А изранен-то…
– Мы с тобой виноваты, – откликнулась Зоря и тронула неподвижную руку: на этой ладони уместились бы её обе и ещё место осталось. Вздохнула: – Мы могли бы помочь ему. А теперь он замёрз.