Хроника № 13 (сборник)
Шрифт:
Подчиненные терпеливо ждали, Любимцев внимательно просмотрел, останавливаясь взглядом и читая подписи, все фотографии. Дошел до последней, все облегченно вздохнули.
И тут же опять напряглись: мэр слегка нахмурился, притронулся пальцем ко лбу. Что-то ему подумалось, но, видимо, он никак не мог сообразить, что именно.
Но вот морщины разгладились, глаза прояснились: он понял свою мысль.
– Вот это! – указал он на портрет воспитательницы детдома. – Не надо! Все-таки дело положительное, народ будет смотреть. Позитивом наполняться. И вдруг – детдом. Вы бы еще начальника тюрьмы поместили! – пошутил он, и все ласково
– А что, если, – либерально развил шутку вице-мэр Круговец, – Варюнова взять, с городского СИЗО который, он мужик вполне отличный!
Тут же кто-то подскочил и начал свинчивать опрометчивый портрет воспитательницы детдома.
– Лучше еще одну учительницу повесьте, – посоветовал Любимцев. – Или, ну, не знаю… А кстати! Почему у нас, к примеру, на три десятка людей ни одного бизнесмена нет? А?
Те, кто отвечал за Доску почета, переглянулись. Они не хотели напоминать мэру, что абсолютно все кандидатуры утверждал именно он, включая, кстати, и воспитательницу детдома. И сначала там для полноты ассортимента были и бизнесмены: владелец небольшой автомойки и хозяйка скромного салона красоты, но Любимцев их забраковал.
– Чтобы никаким бизнесом не пахло! – сказал он. – Мы, во-первых, знаем, как у нас народ к этому относится. А во-вторых, где это вы вообще честного бизнесмена найдете?
Спорить с ним никто не стал: знали, что народ, действительно, к бизнесу относится плохо и что честность соблюсти в коммерции трудно, знали причем не понаслышке: каждый служащий городской администрации имел либо на стороне, либо в той сфере, которой занимался, какое-либо наваристое дело, с чего и жил.
Любимцев, между прочим, надо отдать ему должное, с самого начала четко обрисовал круг желаемого.
– Кого можно, это вы сами отыщете, – сказал он. – А вот кого не надо – торговлей чтобы не пахло, из всяких газпромов, лукойлов и сбербанков не вздумайте никого брать, кавказские народности побоку, не возбуждайте мне тут межнациональную рознь.
В общем, все очертил, все было ясно.
И вот – вдруг. Бизнесмена ему теперь подавай.
– Сейчас на повестке дня политика поддержки предпринимателей, – дружелюбно гневался Любимцев. – Малый и средний бизнес, понимаете ли. Приедут из Москвы люди, посмотрят на Доску, спросят: а где у вас малый и средний бизнес? Совсем нету, что ли? Короче: в следующую субботу у нас торжественное открытие, чтобы какой-нибудь бизнесмен тут висел!
Естественно, все кивнули, хотя никто не мог припомнить, чтобы в последнее время кто-то сверху положительно отозвался о малом и среднем бизнесе, наоборот, будучи людьми, крепко связанными с реальностью, они знали, что невидимый, но ощутимый вектор государственного регулирования направлен как раз на то, чтобы этот самый малый и средний бизнес помаленьку и потихоньку придушить, так как он, зараза, не по чину много стал о себе понимать.
Но сказано – надо делать.
Бросились искать бизнесмена. Такого, чтобы дело у него было достойное, чтобы с налогами был порядок, чтобы вся деятельность на виду, чтобы с личной жизнью было в порядке: желательно семья с двумя детишками и при этом никаких любовниц.
– Господи, как в советское время хорошо было! – тосковал руководитель группы Пряжинцев, пожилой, но жилистый и жизнестойкий мастодонт журналистики, сорок с лишним лет проработавший в одной и той же газете, которая раньше называлась «Собратовский коммунист»,
– В прошлом году была студентка, – напомнил телевизионщик Хлырин. – Так на ней сами помните какое слово написали. И, главное дело, оказалось – чистая правда.
Прошел день, другой, кандидатуры бизнесмена не находилось. Если и появлялся кто-то, хотя бы приблизительно подходящий, то при первых же подступах с предложением повисеть на Доске почета почему-то страшно пугался, начинал горячо отказываться, а потом и вовсе пропадал, переставал отвечать на звонки. Некоторые даже срочно уехали отдыхать или по делам. От греха подальше.
И все же нашли!
Люсенька, пресс-секретарь инициативной группы, красавица, поделилась печалью с другом, владельцем сети продуктовых магазинов, а тот сказал:
– Ха! Да возьмите Каюмова Юру! Прямо в точку годится!
Люсенька стала расспрашивать, потом познакомилась с Каюмовым и убедилась: пожалуй, прав ее друг. Каюмов, фотогеничный мужчина, что важно, тридцати пяти лет, занимался тем, что гнул коробки. Он гостил когда-то у родственника в Самаре, наладившего производство листового картона, и тот сказал:
– Найди себе сарай какой-нибудь побольше, я тебе в рассрочку продам оборудование, лекала дам, наймешь человек пять работяг и клепайте коробки, они всем нужны – и в магазины, и на рынки, и кто переезжает, да мало ли! Миллионером долларовым не станешь, а на жизнь вполне хватит.
И действительно, дело оказалось на удивление простое и чистое. Во дворе собственного дома Каюмов соединил свой гараж с купленным соседским, а потом еще с одним, потом надстроил, поставил и наладил оборудование, нашел работяг, вернее работниц – женщины оказались сноровистее, старательней, да и, пожалуй, посильнее. Раз в неделю родственник присылал фуру с картоном, ежевечерне к потребителям отправлялся грузовичок с коробками, прибыль была небольшая, но ощутимая, хватало на зарплату работницам, на содержание семьи, состоящей из жены, детишек (мальчик и девочка) и прибаливающей мамы, на расширение дома, на покупку приличного автомобиля. И никаких при этом махинаций, никаких претензий от налоговых, пожарных и санитарных служб, настолько было все прозрачно в этом нехитром деле, а органы правопорядка даже и не совались, чтобы мелочью руки не марать, не позорить понапрасну репутацию и честь мундира.
Даже удивительно, что инициативная группа не напала на след Каюмова раньше – но именно потому и не напала, что след этот был скромен, почти невиден.
И вот явились.
– Вам оказана большая честь, – сказал Пряжинцев. – Хотим поместить вас на городскую Доску почета. Один только вопрос: вы не татарин, извините? Фамилия какая-то.
– Сроду татарином не был, – растерянно ответил Каюмов.
А жена его, Валя, сразу повела себя агрессивно, встала в двери, упершись в косяки руками, будто перегораживая на всякий случай доступ в дом, к детям, и заявила: