Хроника № 13 (сборник)
Шрифт:
– Ты не заговаривайся! – одернул его Лукьянов. – Он яблоки у меня в саду воровал.
– Понятно, – кивнула девушка. – Это в его репертуаре, он весной в спортзале, в школе, цепи от турника спер. Когда вернешь цепи, Чубриков?
– А это я? Кто-то видел? Кто-то доказал? Врете и не краснеете!
– Вы его учительница? – спросил Лукьянов.
– Типа того.
– Я ее лучше всех люблю! – заявил Серый. – Она добрая и красивая. Даже отец говорит: Ольга Сергевна у вас, говорит, классная телка!
– Твой отец скажет! –
– Уже!
Участковый выскочил, держа в руках бутылку шампанского и какой-то сверток.
– Подержи, – дал он ценный груз Лукьянову, чтобы закрыть замок. Закрыл, взял свое добро, пошел к машине.
– А как же… Акт составить или… – попытался остановить его Лукьянов.
– На них акты составлять – бумаги не хватит. Наваляй ты ему пи…лей и пусть катится. А с ошейником ты хорошо придумал, надо взять на заметку. А то я взял одного, а он, сучок, кусаться начал!
Мотор «уазика» взвыл.
– Где его родители живут? – прокричал Лукьянов.
– Да через два дома, – ответила девушка-учительница. – Сначала Семыхины, потом Рубчук Илья Романович, а потом они! Под зеленым шифером дом!
Машина, ревя старым мотором, уехала.
– Пойдем, – сказал Лукьянов, которому уже надоела эта история. Сдать родителям, да и все. Даже без моральных комментариев. Сказав все по фактам.
А Серый вдруг сел на землю и заныл:
– Дядь, не надо! Они меня убьют! Они алкоголики вообще! Не кормят! Я есть хотел, поэтому залез. Яблоки продам, куплю хлеб, молоко.
Врет или не врет? – гадал Лукьянов.
Похоже на правду – иначе почему Серый с таким упорством сопротивляется, не хочет идти домой? Подобный героизм только от страха бывает.
– Хорошо, – сказал он. – Но я хочу, чтобы ты меня понял. Почему ты так плохо думаешь о людях? Если бы ты нормально попросил, дал бы я тебе и яблок, и хлеба, и молока. И колбасы. И чупа-чупс твой любимый. Ты пробовал нормально просить?
– Сколько раз! Обзываются, ментов грозят вызвать! Говорят, что я дачи обворовываю!
Тоже похоже на правду. Их дачный поселок, которому уже полвека с лишком, населяли всегда люди простые, средние, небогатые, он не обнесен высоким забором, нет шлагбаумов с охраной, как в так называемых элитных дачных массивах. Нанимают вскладчину сторожей, но толку мало, жители окрестных селений и далеко от города забредшие бомжи тащат из дач все, что можно, особенно зимой. И пожары неоднократно были. Как тут не злиться? Да и без повода стали мы злы безмерно, раздражает нас чужая нищета, давит на совесть, вернее, на душевную нейтральность, с которой мы свыклись. Печально, печально, мысленно грустил Лукьянов.
– Ладно, – сказал он, сняв ремень с шеи Серого и разматывая проволоку с его рук. – В следующий раз не ходи ни к кому, а сразу ко мне в гости. И вот еще, – он залез в карман, нащупал денежную бумажку, достал. Всего лишь сотенная. Но – чем
И он сунул ее Серому.
– На чупа-чупс.
– Спасибо, дядя, – сказал Серый, шустро пряча денежку в какой-то потайной кармашек сбоку штанов.
– Не дядя, а Виталий Евгеньевич. Так обращаются культурные дети ко взрослым.
– Ясно. Я пошел?
– Иди. Ты куда?
Серый, вместо того чтобы убежать, скакнул за крыльцо.
Там стояла жестяная лохань с мутной водой. Серый поднял ее, поднатужился и обрушил на Лукьянова воду вместе с загремевшей лоханью.
– Получи, козел! Виталь Евгенич, бля, мудак! – захохотал он и рванул за дом.
Лукьянов выскочил, увидел, как Серый чешет куда-то за село, в огороды.
И побежал, не надеясь его догнать, хотя очень старался.
Ему повезло: перепрыгивая яму, отделяющую огород от улицы, Серый оступился, покатился по земле, тут же вскочил, но, потеряв ориентацию после кувырка, побежал не от Лукьянова, а к нему. Спохватился, вильнул вбок, но поздно, Лукьянов крепко обхватил его, поднял в воздух и понес обратно.
Серый что-то ныл, о чем-то просил, что-то обещал, Лукьянов не слушал.
У крыльца участка опять связал ему руки. Ремень на шею цеплять не стал – до дома недалеко, и так удержит. Алкоголики родители или нет, но – пусть знают, кем растет сыночек. Может, это их хоть немного отрезвит.
Вот и дом с крышей под зеленым шифером.
Подходя, поверх невысокого забора, составленного из штакетника, Лукьянов увидел идиллическую картину: на лужайке перед домом, за длинным столом, застеленным клеенкой, сидели две пары, двое мужчин с женщинами. На алкоголиков не очень похожи: женщины в приличных нарядах, один из мужчин в простой, но чистой футболке, а второй и вовсе в белоснежной рубахе.
– Здравствуйте! Ваш? – спросил Лукьянов, не заходя во двор, показывая Серого в открытую калитку.
– Наш, наш! – приветливо откликнулась румяная полная женщина с гладко зачесанными назад волосами. – Заходите, гостем будете!
Сидящий рядом мужчина в футболке строгим отцовским взглядом посмотрел на Серого:
– Чего опять натворил?
– Ниче я не натворил! Пристал ко мне этот дачник! Я мимо шел, падалицы на улице подбирал, все равно машины подавят, а он подумал, что я у него стащил!
– Все было немного не так! – сказал Лукьянов.
– Да знаем мы, как было, – махнул рукой мужчина в футболке. – Иди сюда, крысеныш!
– Сережа, не сегодня! – сказала полная женщина.
– А когда еще? Иди сюда, говорю!
Отца тоже Сергеем зовут, мимолетно подумал Лукьянов. В честь себя сына назвал.
Серый, опустив голову, поплелся к отцу. Лукьянов хотел развязать ему руки, но не успел.
Отец встал навстречу Серому, взял полотенце, полил на него водой из-под умывальника, что висел рядом на стене, слегка отжал, сказал своим гостям: