Хроника № 13 (сборник)

Слаповский Алексей Иванович

Это был мой метод самозащиты от обыденного хамства, сохранившийся до сих пор (как и само хамство): иронически встать на сторону противника и этим его обезоружить.

Но женщина оказалась не только хороша собой, а еще и неглупа и не обезоружилась.

– Нечего меня передразнивать! – сказала она. – Проба будет стоить рубль двадцать. Деньги есть?

– Мы так поступим: я сначала сдам вот эту ложку, а потом уже похимичим, ладно?

Женщина пожала плечами, взяла ложку, капнула на нее чем-то, потом взвесила на весах с

миниатюрными никелированными гирьками, очень красивыми, они вынимались из бархатных гнезд черного футляра. Выписала бумажку, я отправился в кассу, получил деньги и вернулся, чтобы оплатить проверку, хотя результат уже предугадывал.

– Не золото, успокойтесь! – сказала приемщица.

– А что?

– Какая разница?

– Действительно…

По дороге домой я купил кое-каких продуктов и, конечно, вина.

Вечером мы пили вино и говорили: это даже хорошо, что ступка и пестик оказались не золотыми.

– Хоть что-то останется от предков, – сказала жена.

– Вот именно. Фарфор тоже никогда не надо продавать.

Я осторожно достал из серванта блюдо, на котором была изображена рощица, речка с парусной лодкой, гуляющие с зонтами горожане на берегу.

– Странно представить, – сказал я, – что это блюдо держал кто-то сто лет назад. Что он думал, интересно, что говорил?

– Ну уж не про то, как распилить и продать медную ступку.

– Латунную.

– Без разницы. И не про то, что надо завтра успеть талоны отоварить. Ну вот почему я не в девятнадцатом веке живу? У людей была прислуга, а они занимались своим делом. Я бы, как университетский преподаватель, уж точно нехудо бы жила!

– Люблю такие разговоры. Все сразу же представляют, что они дворяне, и никто не хочет себя представлять прислугой!

– У меня прадед дворянин.

– По маме. А по папе кто? Пролетарий! А мои предки вообще крестьяне, причем, если копнуть, из крепостных.

– Ну, что крестьяне, это и по тебе заметно!

Я встал, чтобы убрать блюдо на место, зацепился штаниной за гвоздь, торчавший из старой табуретки, пошатнулся и выронил блюдо. Оно упало плашмя и разбилось на мелкие осколки.

– К счастью, – сказал я.

– Не верю я в это, – сказала жена. – Наоборот, у меня аж сердце екнуло. Не к добру.

Мы оба оказались правы. Сначала я: жизнь сложилась в девяностые бурно, но довольно успешно, а потом она: это десятилетие кончилось подряд тремя смертями – в сентябре 99-го умерла Наталия Алексеевна, в мае 2000-го тесть Лев Степанович, а в декабре того же года умерла во сне и жена.

Все разбилось вслед за этим блюдом.

Началась другая жизнь.

3

Когда я выбирал квартиру в Москве, продав недвижимость в Саратове и прибавив заработанных денег (иначе не хватало), то свел риэлторшу с ума. Речь шла о покупке на так называемом вторичном рынке жилья, не в центре (я считал и считаю,

что в центре могут жить только коренные москвичи и люди с амбициями: ни зелени, ни нормальных магазинов, ни с ребенком погулять, ни с собакой), но и не на окраине.

Риэлторша старалась, предлагала варианты на улицах Зоологической, Марксистской, Профсоюзной, на Сретенке. Квартира на Сретенке нравилась, но была не по карману, да и центр слишком близко, на Профсоюзной окна выходили на забитую машинами магистраль, а варианты на Зоологической и Марксистской я забраковал не глядя:

– Не хочу жить на улицах с такими названиями.

– Так вам еще и названия улиц подбирать?

– Вообще-то да. Это же не на один год.

– Ну, Марксистская еще понимаю, вы, наверно, либерал и демократ, а Зоологическая чем плохо? Зоология – животные, а не марксизм. Животных не любите?

– Просто не нравится. Газгольдерную улицу тоже не предлагайте. Или Шарикоподшипниковую.

– Ясно. А какие еще параметры? Дома и квартиры с тринадцатым номером тоже не рассматриваем?

– Можно. Но я еще хотел бы знать, что за люди раньше жили в квартире.

– Вы серьезно?

– Вполне. Некоторые такое скандальное или пьяное пространство наживут, что оно потом покоя не даст.

– В ауру верите?

– Я это по-другому называю. В доброй семье – добрый дух. И он сохраняется.

Риэлторша после этого практически прекратила поиски: дуракам не угодишь, только время потеряешь. Я нашел квартиру в интернете сам, позвонил владельцам, пришел посмотреть. Пожилые мама с папой, интеллигентные люди, выросшая дочь с мужем и ребенком. Продают квартиру, чтобы разъехаться. Живут мирно, но очень уж тесно.

Имя улицы – Ивановская.

Рядом парк Дубки, чуть дальше – парк Тимирязевской академии.

До метро пять минут пешком.

Но главное: люди жили хорошие, приветливые.

И я купил эту квартиру.

Первые три года ничего с нею не делал: пусть квартира сама подскажет, чего она хочет.

И она понемногу начала подсказывать, как можно пространство сделать уютным, светлым и своим.

Я решился на ремонт.

Вскрыли пол – паркетную доску квадратиками, такая была в ходу, когда строились эти дома, в конце шестидесятых – начале семидесятых годов.

Я наблюдал – не ради контроля, а ради интереса. Чтобы когда-нибудь это описать. Для чего-нибудь.

И увидел какую-то блестяшку, когда отодрали очередной кусок пола.

Увидел и ремонтник-молдаванин, поднял, потер, дунул.

– Серьга! – сказал он.

И подал мне – как хозяину.

Я повертел в пальцах.

Золотая сережка. Недорогая, с маленьким камешком. Ничего особенного. Но, может, кто-то ее искал, огорчался? Я позвонил бывшим хозяевам (мы обменялись телефонами), спросил, они сказали: да нет, вроде никто ничего такого не терял. А если и терял, то в незапамятные времена.