Хроника гнусных времен

Устинова Татьяна Витальевна

— А черт их разберет, — вдруг резко сказал Сергей, — я в их жизни ничего не понимаю. Пока был дядя Боря, все было хорошо. Он у нас большой начальник был.

— И он тоже начальник?

— А кто еще начальник?

— Ну… дед. Волховстрой, генерал и все такое.

— А-а, — протянул Сергей, — деда никто из нас не помнит, я имею в виду детей, а дядя Боря ушел от тети Александры всего лет десять назад. Он был партработник. Черная «Волга» у него была, водитель, дача, квартира на Невском, все как положено. А он возьми да и брось супругу и детей, да и женись на секретарше. Тетя Александра тогда, по-моему,

и свихнулась окончательно. То есть она, конечно, всегда чокнутая была, но дядина выходка ее подкосила.

— В каком смысле чокнутая?

— Ну, она всех нас воспитывала в духе марксизма-ленинизма, всегда делала всем внушения, даже бабушке, хотя бабушка никакого марксизма отродясь не признавала. Мы, по ее мнению, должны были много трудиться на благо, во имя и так далее, а Влад с Сонькой у нее только в заграничных шмотках ходили и у папаши из буфета джин воровали, и мы его потом все вместе так шикарно пили из рюмок. Нам, идиотам, даже в голову не приходило, что его надо водой разбавлять или чем там? Тоником, что ли?

— Тоником, — подтвердил Кирилл.

— Влад был в десятом классе, когда его за фарцовку чуть под суд не отдали, насилу дядя Боря кого-то уговорил. Он все же был не первый секретарь обкома…

— А потом?

— А потом он ушел, из квартиры они съехали в какую-то коммуналку, дачи не стало, заказов не стало, ателье не стало, ничего не стало. Тетя Александра никогда в жизни не работала, а жить на что-то надо было. Она попыталась у бабушки просить, а та ей отказала. Я подробностей никаких не знаю, но вроде бы бабушка ей сказала, что она не инвалид и не многодетная мать, вполне может сама себя прокормить, а Соне с Владиком обещала помогать и на самом деле помогала. До самого последнего времени. Не зря она Соне ожерелье завещала. Она очень ей сочувствовала.

— Почему?

Сергей пожал плечами:

— Ну как — почему? Потому что Соньке, после того как дядя Боря исчез, хуже всего пришлось. Тетя Александра, конечно, ни на какую работу не пошла, а Сонька стала спасать семью — медицинский бросила, устроилась медсестрой в больницу на две ставки и еще уборщицей. Домой сутками не приходила. Ухаживала за самыми тяжелыми, за которых никто не брался, — за деньги, конечно. Ну и содержала и мать, и Владика отчасти. Бабушка ей какие-то вещи покупала, я ни разу не видел, чтобы она носила. То ли у нее все тетя Александра отбирает, то ли она сама не хочет, но работает она с утра до ночи, а потом сидит возле матери, даже глаз не поднимает. Как монашка. Ну, ты же сам утром видел!

— А Владик им совсем не помогает?

— Не знаю, — вдруг сказал Сергей с раздражением, — что-то ты все у меня выспрашиваешь? Может, ты все-таки аферист?

— Да не аферист я! — возразил Кирилл с умеренной досадой. — Просто я все время боюсь попасть впросак. Я же ничего не знаю про ваших родственников, а с Настей мне даже поговорить некогда. Вот где она сейчас? А?

— На кухне, скорее всего. С мамой и Мусей, — Муся была помянута необыкновенно нежным тоном.

— Вот именно. Не пойду же я к ним с вопросами! Твоя матушка тогда меня моментально вышлет на сто первый километр.

— Это уж точно, — согласился Сергей, — вышлет.

— А что это Владик рассказывал про то, что бабушка деда отравила?

— Да не знаю я! Он вообще все время врет. И потом,

ему нравится «эпатировать публику». Он так и говорит. Он сюда из города на велосипеде приехал. И не потому что спортсмен, а потому что машины у него нет, а на электричке ездят одни плебеи и уроды.

Значит, не аэроплан и не подводная ложа, а всего лишь велосипед. Поэтому Кирилл ничего и не слышал.

В окне, мимо которого они проходили, вдруг показалась голова Нины Павловны, которая громко закричала:

— Дима!!

Кирилл сильно вздрогнул и посмотрел наверх.

— Дима!!!

— Димы нет, — сказал Кирилл вежливо, и тут уж вздрогнула Нина Павловна. Она посмотрела на них сверху вниз и отдала распоряжение:

— Сережа, немедленно найди дядю Диму. Вчера он забыл в машине молоко.

— Он не забыл, — сказал Сергей, — я его на крыльцо поставил.

— Дядю Диму? — удивился Кирилл.

— Тетя Нина! — откуда-то с другого конца дома завопила Настя. — Молоко в холодильнике на террасе, я же маме сказала!

Тетя Нина в окне немного помолчала и скрылась и уже в доме приглушенно заговорила:

— Юля, молоко в другом холодильнике, как же ты не помнишь ничего!..

— Я ничего не помню, потому что его из машины доставала не я!..

— Ну все, — сказал Сергей, морщась, — наши мамаши на одной кухне — это конец света. И Мусе сейчас попадет.

— А где у вас книги? — быстро спросил Кирилл, чтобы Сергей не вспомнил про скамейку и не заставил его искать какое-нибудь «не слишком гнилое бревно». — Я бы взял почитать что-нибудь.

— Пойдем, я покажу, — сказал Сергей охотно, — вот чего в этом доме полно, так это книг.

По мавзолейному коридору, полному сухих цветов и круглых столиков, они прошли в глубину дома, миновав кухню, на которой ссорились Нина Павловна и Юлия Витальевна.

— Проходи.

Высокая дверь величественно приоткрылась, и они оказались в гостиной, в которую Кирилл мельком заглядывал в свой первый приезд в этот дом. Почему-то в гостиной было темно, как в пещере. Толстые шторы, не сходившиеся на середине, пропускали внутрь узкие горячие лучи, которые ломтями резали полумрак, и все это напоминало католический собор в Риме. В довершение картины в полумраке обнаружились и две послушницы — одна сидела в кресле, укутав ноги клетчатым пледом, хотя в комнате было очень душно, а вторая подле нее на стуле, деревянно выпрямив тощую спину. Та, что была в кресле, говорила:

— …почти всю ночь. Сердце давило ужасно. Так мучиться невозможно, лучше уж умереть. Вот бы все обрадовались!

— Что ты говоришь, мама! — вяло протестовала вторая. — Так говорить нельзя.

— Знаю, знаю, все вы только и ждете моей смерти. Ничего, немного осталось. Скоро всех освобожу. Ты что, думаешь, я не знаю, как я тебе надоела! Ты-то небось больше всех обрадуешься! Ты меня ненавидишь с тех пор, как отец ушел. Ненави-и-идишь!

— Что ты говоришь, мама!

— Ты мне все простить не можешь, что я тебя тогда не пустила! Да если б я тебя пустила, ты бы сейчас была развратница, хуже Анастасии, которая привезла любовника, как только из дома гроб вынесли, и на бабкиных костях с мужиком валяется. Да она тут бордель еще устроит, дом свиданий, вот сестрица моя с того света поглядит, что в ее доме делается, узнает, как дома соплячкам оставлять.