Хроника отложенного взрыва
Шрифт:
Гостиница на окраине города оказалась весьма недурной, несмотря на «жалкие» три звезды. Просторный номер, хорошая мебель, сантехника, а главное — вид из окна на какой-то древний замок.
— В этом замке Фауст продал душу Мефистофелю, — «по секрету» сообщил портье.
Георгий скептически улыбнулся: обычная лапша для туристов. Он знал, что, по легенде, сделка с дьяволом состоялась в Праге. Но был уверен: эту сомнительную честь оспаривали сразу несколько замков, причем этот, напротив, вряд ли входит в их число. Уж очень был невелик, словно амбар с башенками. Тесноват для падшего ангела.
С соседями не
На удивление, утром соседи так же проявили неожиданную прыть. То ли рано встали, то ли вообще не ложились, но, как только наступило время завтрака, словно орда ворвались в ресторан и основательно почистили шведский стол. Гольцову, который встал полвосьмого, остались лишь легкие салатики да одинокий кнедлик на засыпанном крошками блюде.
«Ничего, ты же не жрать сюда приехал», — успокаивал себя Георгий, наполняя глубокую фарфоровую тарелку капустой провансаль с красным вином и маринованными сливами.
Вацлава Моравека привели, держа под руки, два дюжих охранника. Он оказался рослым здоровяком с длинными, до плеч, волосами. «Странно, что его не подстригли», — отметил Георгий. По паспорту осужденному было сорок семь лет, на вид — цветущие тридцать. Запястья Моравека скрепляли браслеты. Он оглядел полупустую комнату, в которой, кроме серого стола и нескольких стульев, ничего не было. Прищуренные глаза скользнули по следователю, задержались на Гольцове. Казалось, этот взгляд вытягивает из человека всю душу и препарирует.
Охранники сняли наручники и усадили заключенного на металлический стул, привинченный к полу. Следователь сказал что-то по-чешски и развернул папку на пластиковом столе.
— Я могу говорить и по-русски, — произнес Вацлав. Голос у него был сиплым.
— Хорошо, — сказал следователь, который тоже неплохо владел «великим и могучим».
Георгий не удивлялся, когда слышал русскую речь в Праге. Туристы давно облюбовали «стобашенную» столицу Чехии. На улицах, в барах, магазинах — везде мелькали знакомые лица и слышалось девичье: «Как мне эта юбочка?» или басистое: «Ну что, хлопнем по пиву?» Но то, что и сами чехи не забыли речь отставного «большого брата», тоже было приятно. И удобно.
— Вы откуда? — Вацлав вновь пристально посмотрел на Гольцова.
— В каком смысле?
— Из прокуратуры, госбезопасности?
— Интерпол. — Ответ Георгия прозвучал гордо: мол, берите выше! — Майор Гольцов.
— Солидная контора. — Губы Вацлава растянулись в неопределенной улыбке, выражавшей то ли уважение, то ли скептицизм. — А почему не прокуратура? Не заинтересовались?
— За границей наши прокуроры не имеют процессуального статуса. — Георгий постарался высказаться мудреней, чтоб звучало убедительней. — Собирать доказательства за рубежом — задача Интерпола. Поэтому, чтобы соблюсти закон, протокол будет вести следователь Глинка. А я присутствую на допросе как представитель Международной уголовной полиции.
Правильней было бы сказать — Международной организации уголовной полиции. Но Гольцов сознательно пропустил слово. Опять же — для убедительности.
В ответ Моравек криво улыбнулся, на этот раз
В начале 1990 года всем здешним чекистам неожиданно велели сдать оружие и разойтись по домам. То была «бархатная революция». Сотрудникам госбезопасности, оставшимся не у дел, приказали сидеть дома и ждать телефонного звонка.
Охоты на ведьм, как в других бывших соцстранах, в Чехии не устраивали. Но и на прежнюю карьеру «старичкам» рассчитывать не приходилось. Через несколько дней начальником госбезопасности назначили бывшего разведчика, уволенного после Пражской весны. Он пришел, естественно, со своей командой, которая чистила ряды, вызывая «бывших» на ковер по одному.
Офицеров-контрразведчиков разделили на три части. В первую включили тех, кто наиболее рьяно боролся с диссидентами. Их тут же уволили. Те, кто боролся за светлое коммунистическое будущее ни шатко ни валко, но все же боролся, особого доверия у новой власти не вызывали. Их перевели в полицию. Чтоб хоть какую-то пользу приносили. Третьих, в основном молодых и либеральных, зачислили в бюро защиты демократии и конституции.
Моравеку еще повезло, он попал во вторую группу, хотя вполне мог загреметь и по первому разряду. Ведь он служил в отделе, который поддерживал тесный контакт с КГБ СССР. По большому счету, чехословацкая госбезопасность не просто поддерживала отношения с КГБ. Она училась по учебникам КГБ, довольствуясь ролью младшего друга. На этом фоне связи Вацлава в Москве выглядели слишком тесными, а потому подозрительными.
До 1994 года он тянул лямку в следственном управлении полиции, а потом вдруг уволился и как-то сразу стал главой нескольких фирм. Сначала — туристической, потом транспортной, торговой и даже одной цветочной, управлявшей сетью магазинов. «Цветочный бизнес — для жены, — объяснил он потом следователям, — чтобы дурью не маялась, а занималась чем-нибудь для души».
Его бизнес процветал, пока весной 2001 года македонская полиция с подачи Интерпола не арестовала колонну грузовиков, принадлежавших фирме Моравека. Под видом гуманитарной помощи они перевозили оружие албанским боевикам.
Водители разводили руками: ничего не видели, ничего не знаем. Моравек тоже открестился: мол, верил заказчику как себе, и вообще виноват экспедитор, не проверивший груз. Чешская полиция на всякий случай решила прошерстить весь бизнес бывшего коллеги. Тем более началась кампания по проверке сомнительных совместных фирм. И Моравек попал, что называется, под раздачу. Полицейские накопали и уклонение от налогов, и махинации с денежными средствами, и даже контрабанду.
Единственная фирма, к которой не было претензий, — сеть цветочных магазинов. Там действительно были цветы, одни цветы, и ничего кроме цветов.
В итоге Моравек загремел за решетку. А его жена подала на развод, забрала практически все имущество, превратившись из приложения к мужу в акулу бизнеса…
— Вы не против, если я закурю? — Вацлав развалился на стуле и посмотрел на следователя. Тот кивнул и протянул сигарету. — Поганый табак, — сказал Моравек, выпуская струю дыма. — Дешевый. У меня даже домработница такие сигареты не курила.