Хроника расстрелянных островов
Шрифт:
Смирнов вернулся к краснофлотцам. Еще издали он заметил, что Кучеренко кого-то дружески сжимает в объятиях.
— Сычихин? Это вы? — удивленно спросил он, узнав круглолицего красноармейца.
— Я, товарищ лейтенант, — улыбнулся Сычихин. — Вот и пришлось опять встретиться.
— Откуда вы? Как попали сюда?
— Как и все, очень просто. В Куйвасту нас определили в этот батальон на пополнение.
— Значит, и в бою вы были? — спросил Смирнов.
— Был. Дали фашистам жару, только вот артиллерии у нас было маловато да калибр не тот.
— Ишь ты, уже в артиллерии толк понимаешь, —
— А как же, — серьезно ответил Сычихин. — У нас в батальоне говорят: раз с нами морские артиллеристы, то бояться нечего. Я, как узнал, что вы здесь, так сразу к вам.
— Правильно сделал! — Кучеренко дружески похлопал по плечу Сычихина. — Так, говоришь, наш калибр уважают армейцы?
— Еще бы! Особенно после того, как вы фашистский склад боеприпасов подняли в воздух да мотопехоту тряхнули…
Неожиданно немецкие батареи прекратили огонь; над батальоном нависла угрожающая тишина. Смирнов бросился к стереотрубе и впился глазами в шоссейную дамбу: по ней двигались шеренги немецких солдат.
— Немцы идут в атаку!
Сычихин побежал к своему отделению.
— После боя приду еще к вам! — обернувшись, крикнул он и кубарем скатился с крутого откоса.
Около бугра появился Абдулхаков с начальником штаба и связным. Отсюда было удобнее всего наблюдать за полем боя: с бугра хорошо просматривалась дамба. Батальон быстро занял оборону в разрушенных окопах, готовясь к неравному бою. На его стороне было одно преимущество: на узкой дамбе немецкие войска не имели возможности сманеврировать или укрыться. Абдулхаков решил дать возможность колоннам втянуться на дамбу, а потом ударить всеми огневыми средствами.
Смирнов уже ясно различал лица врагов. Вот они, войска, захватившие почти всю Европу и теперь наступающие на восток, на родную советскую землю. Он нетерпеливо взглянул на Абдулхакова, который спокойно стоял поодаль и, прищурившись, внимательно смотрел на дамбу.
— Огонь по фашистам! — наконец скомандовал Абдулхаков, и дружный винтовочный залп, сопровождаемый пулеметными очередями, потряс воздух, разрядив напряженную тишину.
Бой начался.
— Давай вашу морскую! — повернулся Абдулхаков к Смирнову.
Кучеренко передал по рации команду Букоткину, и вскоре на дамбе в гуще врагов взметнулись три взрыва. Каждый снаряд попадал точно в цель — дамба была уже хорошо пристреляна батареей. Гитлеровцы дрогнули, передние шеренги замешкались и попятились. Паника передалась в глубь колонны. Смирнов рассредоточил огонь батареи по длине всей дамбы; паника усилилась. Немцы отступили. Дамба на всем протяжении была усеяна трупами. Батальон отказался от преследования и срочно принялся за восстановление разрушенной обороны.
В течение дня гитлеровцы трижды повторяли атаки, предварительно тщательно обрабатывая артиллерийским огнем и бомбардировкой с воздуха передний край обороны батальона, и трижды были отброшены назад изнуренными длительным боем красноармейцами. 43-я береговая батарея стреляла редко, только в самых критических случаях. Букоткин берег каждый снаряд.
Вечером, во время очередного обстрела, батальон скрытно отошел к пирсу и стал грузиться на корабли, чтобы переправиться в Куйвасту. У дамб для прикрытия
— Давай огонь скорее! Не жалей снаряды, жалей людей! — крикнул Абдулхаков Смирнову, находящемуся рядом, на склоне холма.
Заговорила 43-я батарея. Снаряды ложились кучно и точно в гущу врагов. Но, к удивлению Смирнова, фашисты настойчиво продолжали наступать, несмотря на огромные потери. Видимо, любой ценой они хотели ворваться в порт, прижать к воде остатки десанта и уничтожить его либо взять в плен.
— Усильте огонь! Немцы прорывают нашу оборону! — закричал в микрофон Смирнов, отстранив радиста Кучеренко.
Шквал беглого огня потряс дамбу. Снаряды рвались каждые две — четыре секунды: батарея вела огонь с максимальной скорострельностью. Исступленные крики людей заглушались беспорядочной стрельбой из винтовок, автоматов и пулеметов и частыми раскатистыми взрывами морских снарядов. Трудно было понять в этой неразберихе, кто держит верх: поднявшаяся от разрывов завеса пыли и дыма скрывала поле боя. Не выдержав, гитлеровцы приостановили свой натиск и начали отступать, стремясь выйти из-под обстрела батареи.
— Молодцы, артиллеристы! — похвалил Абдулхаков. — Хватит! Пехота сказала: «Спасибо!»
Смирнов прекратил стрельбу. Абдулхаков сбежал с холма и, остановившись на дороге впереди роты, высоко поднял руку с пистолетом.
— В атаку!.. За Родину! Ура-а! — призывно крикнул он и бросился вперед, увлекая за собой роту. Контратакой он хотел отбросить фашистов за дамбу.
Смирнову показалось, что слишком медленно и нерешительно отрывались бойцы от изрытой снарядами земли; только один приземистый красноармеец бежал рядом с командиром и во весь голос кричал «ура!». Сорвавшись с места, Смирнов кинулся к дороге, не выпуская из виду капитана и красноармейца. Кудрявцев побежал за ним. Кучеренко остался у рации. Рота и штабной взвод поднялись в атаку и устремились на дамбу за своим командиром. В красноармейце, который бежал рядом с командиром, Смирнов с удивлением узнал своего старого знакомого — Сычихина.
Гитлеровцы отступили в пятый раз. Рота вернулась на прежнюю позицию. К мокрому от пота и грязному от пыли Сычихину подошел раскрасневшийся Абдулхаков.
— Хвалю, сержант. Молодец! — громко, чтобы слышали все, сказал он.
— Вы ошиблись, товарищ капитан, я рядовой, — смутился Сычихин.
— Нет, я не ошибся. Плохой тот командир, который ошибается в подчиненных. Вы — сержант, товарищ Сычихин. С сегодняшнего дня. Поздравляю! — пожал Абдулхаков руку молодому сержанту.
Сычихин окончательно смутился, когда его поздравили Смирнов и краснофлотцы. В это время с пирса прибежал связной.