Хроника рядового разведчика.
Шрифт:
Я как зачарованный смотрел на схему, мысленно додумывая, как это будет выглядеть там, в натуре. Рассекая чертеж почти пополам, текла Саксагань, в которую впадал безымянный ручей, подходящий с немецкой стороны. За лентой реки змеилась передняя траншея, от которой в глубь немецкой обороны тянулся ход сообщения. Крестиками были отмечены расположения выявленных пулеметов, квадратиками и прямоугольниками — укрытия для личного состава. Перед траншеей тянулись проволочные заграждения. Местами нашим огнем они были разрушены. Вплотную к ним примыкали минные поля и продуманная система сигнализации. Да, все говорило о том, что вражеская оборона, которую гитлеровцы кропотливо создавали в течение двух месяцев, представляла собой серьезную преграду.
—
Канаев подробно информировал об обстановке: о выявленных огневых точках, о системе огня, о поведении противника. В процессе рассказа Юра часто обращался к лежащей на столе схеме. Все слушали его внимательно и с интересом.
— А теперь скажи, где «языка» будем брать? — поинтересовался Дышинский, когда тот закончил.
— Объектом атаки, я думаю, — продолжал Юра, — будет пулеметное гнездо, выдвинутое за переднюю траншею, что вверх по ручью. — И он показал это место на схеме. Судя по ответу, Канаев все уже взвесил и решил заранее. — Так я же свое мнение вам, товарищ лейтенант, еще вчера высказал, — недоуменно отвечал он Дышинскому, явно удивленный его вопросом.
— Помню. Но я хочу знать мнение и остальных товарищей. Все изучали этот район. Возможно, у кого-то есть и другое мнение, другая точка зрения.
Пользуясь паузой в разговоре, я пристально вглядываюсь в лица сидящих, особенно тех, с которыми мне впервые предстоит идти на задание.
Лица у всех были продубленные, обветренные, серые, как следствие бессонных ночей, адского, нечеловеческого напряжения. Прежде чем сесть за стол, Канаев познакомил меня с новыми для меня боевыми товарищами.
Здесь сидели солдаты, пришедшие из разных мест. И, несмотря на молодость, эти люди уже успели познать, почем фунт лиха, не раз смотрели смерти в глаза. Не скрою, «новички», расположившиеся за столом рядком, меня заинтересовали. Гоша Шапорев, Юра Константинов, особенно Иван Неверов. Он второй год служит в разведке и уже здесь зарекомендовал себя опытным и надежным товарищем, пользовался доверием и уважением со стороны взводного. К тому же он его земляк из Березников. Дышинский давно понял, что быть хорошим разведчиком может не каждый солдат. Поэтому и подбирал для службы в процессе работы, в деле, а не в ходе беседы где-нибудь в штабе полка или дивизии. И кто успешно проходил это суровое испытание, для того и он становился близким и отзывчивым. Но его близость к людям не переходила в панибратство, а органически сочеталась с требовательностью и заботой.
Как-то зашел разговор о школьных учителях. Дышинский не остался в стороне и тепло отозвался о своих учителях: Верхоланцеве Владимире Степановиче (география); Малыгине Алексее Андреевиче (история); Бочкапевой Татьяне Тимофеевне (завуч школы); Яковлеве Василии Павловиче (химия).
На вопрос Канаева, чем они запомнились и почему запомнились, чуть подумав, ответил: «Они учили нас думать!»
Обсуждение операции началось. Коренастый, с коротко постриженной шевелюрой и белесыми бровями, Неверов сидел молча, слегка подавшись вперед, и из-под насупленных бровей внимательно наблюдал за выступавшими. Он мне понравился. В его поведении не было ни суеты, ни бравады. От всей плотной, крепко сбитой фигуры уральца веяло силой и спокойствием. С ним было как-то уютно и даже спокойно. А вот о Шапореве, смуглолицем, темноволосом парне, выглядевшем старше нас, на этот раз не сложилось однозначного мнения. По-хозяйски расставив локти, даже потеснив соседей, не сидел, а восседал Юра Константинов. Он был выше всех ростом, с острым властным подбородком и каким-то пронизывающим, сверлящим взглядом. Рядом с ним пристроился Юра Соболев. Этот по сравнению со всеми выглядел щеголем. Симпатичный, слегка розовощекий, с живой мимикой красивого лица, с чубом русых волос, со слегка откинутой назад головой, он, казалось, восхищался самим собой. Гимнастерка плотно облегала его широкую грудь, на которой теснились награды. Со мной рядом на краешке стула
В процессе обсуждения Шапорев не молчал. Он, как и Соболев, внес некоторые уточнения и дополнения к рассказу Канаева. Юра же петушился, возражал всем, кто пытался предложить что-то другое, и стойко отстаивал свою точку зрения.
Когда же приступили к обсуждению времени начала поиска — мнения разделились.
Дышинский, слегка прищурившись, с улыбкой посматривал на спорщиков. Но вот он поднялся из-за стола и, хотя еще не произнес ни одного слова, все, как провинившиеся школьники, быстро смолкли. Он, как обычно, обобщил все высказанное при обсуждении и изложил план, учитывающий большинство предложений, а также назвал время начала поиска. Так результаты товарищеского обсуждения вылились в форму приказа, не ущемляющего самолюбия подчиненных. «Вам хорошо, Дышинский с вами советуется», — досадливо жаловались иногда разведчики из другого взвода нашей роты. И действительно, он всегда прислушивался к мнению опытных разведчиков, уважал и высоко ценил их навыки и знание поведения противника, особенно поощрял наблюдательность. Одновременно с этим и строго спрашивал с нас. А как же иначе! И все это он делал ради одного — как бы не ошибиться. При обсуждении плана поиска все равны — будь ты лейтенант или рядовой, ценится в первую очередь опыт, а не звание. Выслушивая наши доводы, он, подкрепляя ими свои соображения, брал из них для дела все заслуживающее внимания, отбрасывал лишнее. Но принятое решение командир проводил в жизнь без компромиссов.
Я все больше воочию убеждался, что работа разведчика для Дышинского стала его жизнью, он смотрел на нее как на обычное, хотя и сложное, дело. Командир четко представлял то, к чему готовил, на что посылал нас.
— В поиск сегодня идут, — и Дышинский начал перечислять: — Канаев, Соболев, Неверов...
Итак, группа из восьми человек. О старослужащих, с которыми бок о бок мы провели более полгода, я знал почти все. И они обо мне тоже. Здесь каждый на виду. И если у кого-то имеется «червоточинка», то он или сам уйдет из этого коллектива, или ему предложат уйти товарищи.
— Действуем с вечера, как только начнет смеркаться. Объект атаки — пулемет. Мой заместитель — Неверов. Неверову срочно связаться с саперами и просить двух опытных товарищей. Готовьтесь, ребята. Выход в 16.00.
На подходе к командному пункту батальона, на участке которого предстояло нам действовать, пошел снег. Медленно, как-то торжественно, на землю начали опускаться крупные пушистые снежинки. С вызванным на КП командиром минометной роты быстро договорились о сигналах и рубежах открытия огня. С пулеметчиками вопрос об огневой поддержке пришлось решать уже в сумерки.
Местность была мне незнакомой, и я с интересом осматривался. Канаев ориентировал меня, давал пояснения.
— Вон, с чердака того сарая, что около кустов, мы с ребятами и наблюдали, — показывал он мне рукой туда, где сквозь снежную пелену просматривались очертания развалин. — Здесь раньше был поселок, стояли дома. Теперь вместо улиц пустыри. Но видимость с сарая отличная. Правда, дыра на дыре во все стороны, — продолжал он, — сифонит так, что не приведи бог. Ощущение такое, будто находишься в трубе. Хорошо хоть морозы стояли слабые — иначе бы окочурился. Считай, с утра и до вечера лежали без движения.
Впереди, за траншеей, простиралась нейтралка. Она была вспахана и перепахана снарядами и минами. И только снег укрывал все от нашего взгляда. Нейтральная полоса — это условное название территории между воюющими сторонами. Она, как правило, принадлежит тому, кто быстро изучит ее, сможет хорошо и быстро ориентироваться на ней в любое время. Разведчики-наблюдатели за несколько дней досконально не только изучили эту местность, но каждый метр прощупали цепким взглядом и теперь до мельчайших подробностей знают не только как подобраться к объекту, но и как отойти.