Хроника шапочных разборов

Антонов Валентин

К счастью, Евдокия, старшая из трёх сестёр, отпала сразу: ещё в детстве тяжёлая болезнь (кажется, оспа) оставила и на ней, и в ней свой неизгладимый отпечаток, и Евдокия давно уже решила посвятить себя исключительно Богу (вот так, в монашестве, она тихо и незаметно уйдёт из жизни всего несколько лет спустя). Оставались двое — средняя сестра Зоя и младшая сестра Феодора. (Роману, думается, было решительно всё равно, которая из них поможет сохранить ему зрение; впрочем, его мнение по этому вопросу едва ли кого тогда интересовало.) Оставались двое — Зоя и Феодора. Впору было бросать жребий…

Бросать жребий не понадобилось:

Феодора сама сняла свою кандидатуру. То ли 60-летний градоначальник Роман внушал ей такое уж непреодолимое отвращение, то ли вообще все мужчины (до конца жизни она ведь так и не вышла замуж), то ли Феодора последовала мудрым советам доброжелателей — сказать трудно, но факт остаётся фактом: становиться женой Романа младшая из царских дочерей решительно отказалась.

Ну что ж, отказалась так отказалась — никто, как говорится, её не неволил, да и сердцу ведь не прикажешь…

Последняя игра императора Константина завершилась полным триумфом: все препятствия на пути к браку чудесным образом самоустранились, ибо Зоя, прекраснейшая из сестёр, была согласна на всё. Слово Михаилу Пселлу:

Роман прибыл во дворец, чтобы породниться с царём, и как только увидел прекраснейшую из дочерей Константина, так сразу и вступил с ней в царское супружество.

Тремя днями позже император Константин с лёгким сердцем скончался. Зоя и Роман обрели, наконец, своё семейное счастье, благодаря чему бразды правления империей взял в свои руки «достойнейший из мужей».

Достойный муж

Муж не только достойный, но для Зои ещё и первый («муж» здесь не в смысле мужчина вообще, а в смысле именно муж). Да, но ведь ей уже пятьдесят?.. Ну, так получилось. Ведь не специально же…

Её отец, игрок и бонвиван Константин, последнюю свою партию выиграл вчистую. Едва успев выдать среднюю дочь замуж, он тут же и скончался: всего через три дня после бракосочетания его с таким трудом обретённый зять Роман стал новым византийским самодержцем.

Учитывая уникальную ситуацию с полным отсутствием у Македонской династии наследников-мужчин, трудно удивляться тому, что император Роман первым делом обратил все свои силы и средства на создание своих собственных наследников. Ему, правда, уже 60, его багрянородной супруге 50, но попытка ведь не пытка?..

…Он, пренебрегая главным условием, без которого невозможно зачатие, обратился за помощью к тем, кто хвастал, будто они умеют одолевать и вновь возбуждать природу, и велел умащать и притирать своё тело, предписав то же самое и жене.

А она старалась и того больше, совершала множество магических обрядов, подвешивала к телу какие-то камешки, прикрепляла амулеты, обвязывалась верёвками и носила всякую чепуху на теле…

^{_{Дошедшее до нас изображение царицы Зои. Софийский собор (фрагмент мозаики)}}

(Говоря в скобках: современники отмечают, что едва ли не единственной, самой настоящей страстью царицы Зои Константиновны было «изменять природу ароматических веществ, приготовлять

благовонные мази, изобретать и составлять одни смеси, переделывать другие» — другими словами, проделывать самые настоящие химические эксперименты, и всё это ради одного: чтобы самой ей выглядеть свежо и молодо; она многого достигла в этом направлении: по словам того же Пселла, она даже и гораздо позже, чем в свои 50 лет, «сохранила лицо без единой морщинки и цвела юной красотой»; впрочем, как намекает Пселл, другие её успехи в борьбе с беспощадным временем были куда скромнее.)

Ни все те мудрые советчики Романа, ни уникальные мази искусницы Зои, ни всякая чепуха на теле того и другого — ничто не помогало супругам зачать наследника. Стало очевидно, что династия, к которой принадлежали и Василий Болгаробойца, и византийская жена Красного Солнышка, продолжения иметь не будет. (Впрочем, свою сестру Феодору, моложе её на 6 лет, Зоя в монастырь всё же отправила. Так, на всякий случай…)

Потерпев неудачу в своих первоначальных планах, Роман посчитал себя свободным от всех супружеских долгов:

…Роман пренебрегал царицей, от соитий с нею воздерживался и питал отвращение ко всякому общению с Зоей.

А она возненавидела Романа из-за оскорбления, нанесённого в её лице царскому роду, и особенно из-за страсти к соитию, которую — вопреки возрасту — поддерживала в ней изнеженная жизнь во дворце…

Весь прежний энтузиазм Романа обратился теперь на дела сугубо государственные — и здесь, однако, тоже без особенного успеха. Теперь уже никто не скажет, что творилось в душе Романа, когда он осознал, что вся его предыдущая и в целом вполне ведь успешная жизнь — она вдруг, в одночасье, рухнула именно тогда, когда, казалось, перед ним открылись столь немыслимые высоты, о которых ранее он не мог даже и мечтать. По иронии судьбы, стать императором этого «достойного мужа» буквально ведь принудили — под угрозой ослепления. И теперь он с ужасом осознал, что все понесённые им жертвы были напрасны и что достигнув немыслимых прежде высот, он на самом-то деле вступил на путь, неумолимо ведший его к катастрофе.

И чем дальше продвигался Роман по этому блестящему и гибельному пути, тем всё острее ощущал он своё одиночество и свою какую-то обречённость, надеясь теперь уже, по-видимому, только на небесные силы. В «Хронографии» Михаила Пселла описан знаменательный эпизод, когда после очередной военной неудачи Роману принесли икону Богоматери.

Увидев сладостный лик — царь всегда ревностно почитал эту святыню — он тотчас воспрянул духом, обнял, не сказать как горячо прижал её к сердцу, оросил слезами, доверительно заговорил с нею, напомнил о благодеяниях и поборничестве, когда она не раз вызволяла и спасала Ромейскую державу в опасности.

Предав одну свою жену и не обретя другую, Роман уповал теперь лишь на Богоматерь — она-де не предаст и в беде не оставит.

А что же Зоя? Думается, всё происходившее стало трагедией и для неё тоже — ведь не зря же она в своё время обвешивала своё тело «всякой чепухой», истово надеясь забеременеть. Ведь и её надежды тоже вдруг рухнули, и ей, разменявшей уже шестой десяток, к этой неожиданно новой для неё жизни — всё вроде бы по-прежнему, только вот прежней надежды уже нет и не будет — к этой новой жизни ей надо было как-то приспосабливаться…