Хроники Академии Сумеречных охотников. Книга II
Шрифт:
– Саймон…
Клэри, казалось, колеблется. А Клэри никогда не колебалась.
– В чем дело?
Она вздохнула.
– Все, что с тобой случилось, Саймон, все это… – она запнулась, помолчала.
За время тишины Саймон успел мысленно охватить, что именно входило в это «всё»: превращение в крысу, потом в вампира; знакомство с Изабель; многократное – по крайней мере, так ему сказали – спасение мира; сидение в тюрьме и все изощренные пытки, какие только могли прийти в голову сверхъестественному существу; убийство демонов; общение с ангелом; потеря памяти; а теперь вот – ожидание на пороге своего родного дома, который
– Я не могу избавиться от мыслей, что это всё было из-за меня, – наконец закончила Клэри. – Я – причина всему. И…
Саймон остановил девушку раньше, чем она успела договориться до чего-нибудь еще. Он не мог поддержать ее в самообвинениях. Ей не за что было извиняться.
– Ты права, – сказал Саймон. – Ты – причина. Все это – из-за тебя. – Он мягко чмокнул Клэри в лоб. – И за это я говорю тебе «большое спасибо».
– Правда не хочешь, чтобы я его подогрела? – спросила мама, когда Саймон отправил в рот очередную ложку холодного зити.
– М-м-м? Что? Нет, все и так вкусно.
И даже больше, чем просто вкусно. Пикантные помидоры, свежий чеснок, острый перец и мягкий сыр – все это было божественно вкусно, куда вкуснее, чем могли быть обычные холодные макароны из магазинчика на углу. По вкусу это была именно еда, настоящая еда, – что по определению ставило ее на голову выше всего того, чем Саймону приходилось питаться последние несколько месяцев.
Но дело не только в этом. Заказывать у Джузеппе еду на вынос уже давно стало у Саймона и его мамы традицией – после того как умер отец, а сестра уехала в школу; после того как в их резко опустевшей квартире, походившей теперь на пещеру, остались только они двое, молчаливо шатающиеся по комнатам. Тогда же они перестали устраивать совместные обеды и готовить еду. Гораздо легче было перехватывать что-нибудь дома или не дома, когда начинал донимать голод. Мать разогревала обеды, сидя перед телевизором; Саймон брал с собой суп-лапшу или сэндвич, когда шел на репетицию. Может быть, им просто не хотелось видеть каждый вечер пустые стулья вокруг стола. Но тогда же Саймон с мамой завели правило ужинать вместе хотя бы раз в неделю, поглощая заказанные у Джузеппе спагетти и обмакивая в острый соус зубчики чеснока.
Холодные макароны на вкус были как дом, как семья. Саймон даже думать не хотел о том, что мать сидела тут, в пустой квартире, неделю за неделей, и ела их – в совершенном одиночестве.
Дети вырастают и вылетают из гнезда, сказал он сам себе. Он не сделал ничего плохого, ничего такого, чего не мог или не должен был делать.
Но какая-то часть его не желала с этим смириться. Дети бросают родной дом – окей, пусть, может быть, это так и должно быть. Но они не уходят навсегда. Не вот так, как он сейчас.
– Сестра хотела тебя дождаться, – сказала мама, – но, видимо, у нее была тяжелая неделя перед экзаменами. Она завалилась спать уже в девять.
– Может, разбудить ее? – предложил Саймон.
Она помотала головой.
– Пусть бедная девочка выспится. Увидится с тобой утром, ничего страшного.
Он не сказал маме, что останется. Но позволил ей поверить в это, что, в сущности, означало почти то же самое – еще одну ложь.
Она опустилась на стул рядом с ним и накрутила зити на вилку.
– Только не говори, что я на диете, – театральным шепотом попросила
– Мам, я здесь потому, что… Хотел кое о чем тебе рассказать.
– Забавно. Я вообще-то тоже… тоже хотела кое о чем тебе рассказать.
– Да? Отлично! Тогда ты первая.
Она вздохнула.
– Помнишь Эллен Клейн? Твою преподавательницу иврита?
– Разве я могу ее забыть? – криво усмехнулся Саймон.
Миссис Клейн отравляла ему жизнь со второго класса по пятый. Каждый вторник после уроков они начинали молчаливое сражение – а все из-за досадного происшествия на детской площадке, когда Саймон случайно снял с нее парик и забросил его в голубиное гнездо. Так что следующие три года прошли под знаком ее мести – отчаянных попыток испортить ему жизнь.
– Ты же знаешь, она просто была милой пожилой леди, пытающейся привлечь к себе внимание, – с понимающей улыбкой сказала мама.
– Милые пожилые леди не выкидывают в мусор твои карточки с покемонами, – возразил Саймон.
– Почему же? Выкидывают, если ты, прячась за синагогой, пытаешься выменять эти карточки на вино для кидуша, – заметила мама.
– Да я бы никогда!..
– Мама всегда все знает, Саймон.
– Ну ладно. Допустим. Но это же был очень редкий Мью! Единственный покемон, который…
– Да это сейчас неважно. Дочь Эллен Клейн недавно сыграла свадьбу со своей подругой, очень милой девушкой. Она тебе понравится. Нам всем она нравится. Но…
Саймон закатил глаза.
– Но дай угадаю: миссис Клейн – яростная гомофобка, да?
– Нет, не в этом дело. Дело в том, что девушка ее дочери – католичка. С Эллен случился удар, она не пришла на свадьбу, а теперь носит траур и рассказывает всем и каждому, что ее дочь для нее все равно что умерла.
Саймон уже открыл рот, чтобы крикнуть, что он все это время был прав и миссис Клейн – настоящая сварливая мегера, но мать, подняв палец, не дала ему произнести ни слова.
Видимо, мамы и правда всегда всё знают.
– Да-да, это ужасно, но я рассказываю это тебе не затем, чтобы доказать, что ты был прав. Я рассказываю это тебе… – Вдруг разнервничавшись, она сплела пальцы. – У меня появилось странное чувство, когда я услышала эту историю, Саймон. Я как будто знала, что она пожалеет об этом – потому что я об этом уже пожалела. Разве это не странно? – Мама чуть смущенно хохотнула, но в смешке этом не слышалось ни капли веселья. – Разве не странно чувствовать себя виноватой за то, чего ты даже не делал? Не могу сказать почему, Саймон, но я чувствую себя так, словно ужасно тебя предала – и сама не помню, как это произошло.
– Не выдумывай, мам! Ты ничего такого не делала. Это просто смешно.
– Конечно, смешно. Я бы никогда так не поступила. Родители должны любить своих детей безо всяких условий. – Ее глаза блестели от непролитых слез. – Ты ведь знаешь, что я именно так тебя и люблю, Саймон, да? Безо всяких условий?
– Конечно, знаю.
Саймон произнес это с полной уверенностью. Он действительно сказал то, что хотел сказать. Но, конечно, это была всего лишь очередная ложь. Потому что в той, другой жизни, которая сейчас оказалась стертой из их воспоминаний, мама его предала. Предала и выкинула из дома, когда Саймон сказал ей, что он вампир. Заявила, что он ей больше не сын. Что ее сын мертв. И тем самым доказала, что любовь ее не была такой уж безусловной.