Хроники Алмазного камзола

Берсенев Виктор Леонидович

– Слушай Ленар, может успеешь дарственную на парижскую квартиру подписать или завещание, нотариус по времени уже на работе, хочешь коньяк твой любимый куплю? – незаметно вытерев кровь об мой пиджак, предложила Модлен.

Годы, прожитые со мной, оставили неизгладимый след в представлениях о морали и правилах в голове бывшей жены. Беспардонный цинизм просто-напросто вернул к жизни, вбросив в отравленную кровь хорошую порцию адреналина. Все-таки крепкий организм потомственного импресарио не убьёшь каким-то там фамильным ядом. Но, для начала требовалось, действительно, выпить.

– Принесёшь Courvoisier

и считай, уговорила подписать дарственную. Вызови графу скорую помощь, а меня отнесите в машину. Помирать буду, извини, у тебя, - с этим практическим завещанием на устах опять изволил потерять сознание.

Полуденный, солнечный луч пренеприятнейшим образом буравил левый глаз через знакомые до боли китайские бамбуковые жалюзи. На столе расположилась начатая бутылка Courvoisier, и теперь, самое странное, я был все ещё жив! Непостижимое явление!

Лежал на любимом кожаном диване в ботинках Paolo Vandini, которые так заботливо забыла снять Модлен. Осмотревшись, заметил, что в кабинете почти ничего не переменилось: на письменном столе по-прежнему прижимал зелёное сукно бронзовый бюст ехидно улыбающегося Вольтера, неподалёку отсвечивала полированным орехом консоль с грампластинками и итальянским патефоном His Materter's Voice.

Я налил в снифтер добрую порцию коньяка, завёл устройство и поставил танго Orquesta Tipica Victor - Lo vien tus ojos. Услышав музыку в комнату пружинистой походкой вошла Модлен, стуча по натёртому паркету шпильками туфель Madame Pivot.

– Один глоток, всего глоток с последним теплом убитого твоим волнением мужчины, - с пафосом драматического актёра предложил согретый в руке алкоголь.

– Никогда не понимала, произносишь ли ты комплимент или гадость. Но учитывая твоё состояние, пожалуй. У французов есть поверье: «Если выпить из чужого бокала, можно узнать мысли», - Модлен пригубила, потом ещё и, наконец, решив сложную тригонометрическую задачу в уме, произнесла:

– Ты несносен, как всегда, сейчас же вызываю нотариуса!

– Душа моя, имей совесть, подари танец умирающему. А дальше привози нотариуса и священника одной машиной. Боюсь, не успею зачитать весь список грехов.

Мне доставляет неизменное удовольствие приглашать женщин на танец, они с такой готовностью протягивают руку в ответ, что невольно сжимается душа от предчувствия объятий, и не тех фривольных или родственных, которые мы производим, совершая заведённые не нами ритуалы, а настоящего соединения, когда чувствуешь, что кожа на ею плечах составляет смысл жизни, и будто расстаёшься с душой, когда отпускаешь на мгновение.

Сначала сделал осторожный шаг, словно нащупывая почву под ногами, потом уверенно перевёл на оче, пошёл с правой стороны, развернул и поставил в крест. Поворот налево и опять крест, она уже почти не дышит, я вместе с ней, ещё несколько шагов замедляя ритм. Хорхе Борхес когда-то сказал: «Танго – это вертикальное выражение горизонтального желания».

Совершенно отчётливо стало ясно, что просто танцем обойтись не получиться. Все-таки нельзя танцевать танго с женщиной, в которую был влюблён. Танго – это танец надежды и разочарования, именно эти два чувства наполняют трепетом волнений отношения мужчины и женщины. Танго – это не флирт, это предчувствие флирта. И уже неважно, что тебе привиделось в грёзах: любовь или печаль

отказа. Важно, не плотское удовольствие, это уже другая история, это не танго…

– Душа моя, я вспомнил о подарке для тебя, одну минуту, сейчас принесу, - не обращая внимания на желание Модлен продолжить, спустился в гостиную и немедленно нашёл сумочку. Внутри, в месте, где и не подумаешь, что должен быть карман, обнаружил разгадку вчерашнего поведения бывшей жены. Под застёжкой лежали аккуратно сложенные посередине именные абонементы на все мероприятия фестиваля «Ночи Пальмиры», подписанные Антон и Модлен.

У меня перехватило дыхание от мысли, что она боялась быть раскрытой. Женская гордость не могла ей позволить, чтобы я узнал о ею интересе к моей персоне. В большом смущении от нахлынувших чувств вскочил и стремительно покинул столь дорогой когда-то дом.

Что осталось бы в памяти, решись я на продолжение танца? Прошлое оставляет нас навсегда, и выносит решение в конечной инстанции без права обжалования. Можно, можно, что-то сделать с телом, но что делать с первым поцелуем до сих пор никто не знает. Поэтому позорно сбежал, чтобы оставить себе нетронутыми совместные воспоминания о мгновениях, которые были впервые: поход в театр, прогулка на спортивном катере, вечер у костра и жаркая ссора с бурным примирением. Мне эти мгновения были крайне важны, и я ещё не приготовился с ними расстаться.

Именно страх потерять драгоценности души позволил преодолеть защитное поле беседки и дрожащей рукой остановить излучатель. Но не успел отдышаться от грехов прошлого, как рядом присел Модест Алексеевич.

– Ну встречался с прохвостами, но, чтобы с такими талантами, никогда. Вот только я не понимаю, зачем надо было лететь в Касабланку и к чему весь этот спектакль с отравлением. Убейте меня навсегда, но объясните ради бога. Вы даже не представляете, каких страхов я перенёс, находясь рядом с вами всего сутки. Бедная мадам Модлен, теперь понимаю, отчего вы расстались.

– А что, помилуйте, должен рассказывать! И почему спектакль? Вам ввели противоядие, у меня его нет. Почему до сих пор жив, одному богу известно. Яд был надёжный, недавно на конкуренте проверял, все удачно прошло. Послал на похороны самый дорогой венок с цветами и лентами. Что вы хотите понять! Мне уже ничего не надо, оставьте в покое насовсем. И если не трудно, прикажите подать коньяку жертве дворцовых интриг.

– Успокойтесь, милейший. Не имею чести знать, что там у вас в крови, но у меня нет совершеннейшим образом никаких ядов или чего-то подобного. В госпитале взяли анализы и, представьте себе, ничего не нашли. Ничего, кроме крайней истощённости нервной системы. Думаю, и вам незачем беспокоиться, оттого что пили ваш неподражаемый марсианский абсент мы вместе.

Вот оказия, какая. Ну, прямо, арабские сказки «Тысяча и одна ночь»! Модест Алексеевич совсем смутил. Я не знал на что и подумать. Но надлежит смотреть на факты без микроскопов Левенгука. Следовательно, требуется немедленно отправляться домой, принять душ и выспаться. В любом случае в кармане лежит подписанный контракт с маэстро Сержем. Во всем надо видеть Виктории, а Ватерлоо надо оставлять Наполеонам. Я предложил своё гостеприимство обер-камергеру, полагая необходимым после перенесённых волнений отдых в тишине поместья.