Хроники былого и грядущего
Шрифт:
Рейгар расхохотался.
— Так значит теперь, когда мы ушли в Королевский Лес, — принц махнул рукой, указывая на деревья вокруг, — оставшись без свидетелей и шпионов Вариса, ты счёл, что я всё-таки не утратил рассудок, и думаешь, что теперь задавать эти твои наболевшие вопросы более или менее безопасно?
— Вот именно, — ответил Мутон.
— Следует ли мне снизойти к тебе? — ехидно улыбнулся Таргариен. — Следует ли мне помочь тебе сделать ещё один шаг к вершине, а, Майлс?
— Ваше Высочество, из наших предыдущих разговоров, я сумел понять, что вы не просто «нормальны», ваш интеллект и способности ничуть не уступают тому
Рейгар довольно прикрыл глаза. Хоть он и был умён, понимая, что собеседник стремится завоевать его расположение этой похвалой, но… Мутон действительно был прямолинеен и если бы не считал так на самом деле, то не высказал бы свои слова.
Принцу было приятно слышать восхваления в свою честь, зная, что они правдивы.
— Ваше Высочество, вы можете рассчитывать на мою преданность и скромность без каких-либо оговорок! — закончил юноша, преданно вытянувшись и смотря в глаза Таргариена.
— Я, собственно, так и думал, но все же благодарю за подтверждение… Что бы ты сказал, если бы я сообщил тебе, что битва, которую мы только что обсуждали, та великая победа, которую одержал «Небесный Клинок» — не более чем первый шаг, ведущий к краху всей королевской династии?
— Королевской династии?! Таргариенов?! Вашего отца или вас..?! — Мутон едва справлялся с эмоциями, не в силах переварить откровение Рейгара.
— В том-то и весь вопрос, кого именно: меня, отца или вообще всех?
— Мой принц… я… не понимаю вас.
— Майлс, боюсь, что с моей стороны будет безответственным рассказывать тебе больше. Быть может, в ближайшее время, но не теперь. Триумф Моустаса, как бы он не был великолепен, как бы не был «божественен» — прах и мешковина в сравнении с тем, что собираюсь осуществить я. Скоро все Семь Королевств будут прославлять моё имя, а потом… — он сделал многозначительную паузу. — Ну, сейчас ты больше солдат, нежели офицер. Ты понимаешь, что командирам зачастую требуется скорее неведение подчинённых, нежели их осведомлённость.
— Понимаю. Наверное, мне следовало этого ожидать, — кивнул Мутон.
— Ожидать чего? — приподнял Таргариен бровь.
— Что ваш ответ скорее распалит, нежели утолит мое любопытство, — изящно ввернул его собеседник, вызвав новую порцию смеха принца.
— Увы, Майлс, даже если бы я рассказал тебе всё что знаю, тебе бы лучше не стало! Ответы подобны миррийскому лотосу: чем больше поглощаешь, тем больше требуется. Вот почему человек трезвый обретает утешение в таинственности.
— Но вы, по крайней мере, могли бы объяснить мне, убогому, почему всё-таки «Небесный Клинок» смог так легко разбить дотракийцев?
Принц демонстративно вздохнул.
— Как я уже сказал, кочевники одержимы обычаями. А это означает, что они повторяются, Майлс. Они постоянно следуют одной и той же схеме. Понимаешь? Они поклоняются войне, но понятия не имеют, что она собой представляет на самом деле.
— А что же представляет собой война на самом деле?
— Интеллект, Майлс. Война — это интеллект. Моустас умеет думать, но его слава раздута. Безусловно мой отец понимает это, но из-за своего безумия не
Рейгар поднял руку и сделал строго определённый жест, отчего к нему сразу же подбежал стражник, ведущий за собой коня. Таргариен ловко запрыгнул на него, пришпорил и отправил вперёд, предоставив своему собеседнику разбираться в том, что он только что услышал. Мутон поправил свой расписанный кафтан, на котором был вышит герб его дома, — красный лосось на белом поле с золотой границей, — провёл ладонью по коротко остриженным волосам, поправляя их. Потом Майлс принял от второго стража свою лошадь, поскакав вслед за принцем.
В его голове жужжал целый рой мыслей, все из которых, так или иначе, касались Рейгара.
«Гений или безумец?», — в очередной раз думал Мутон, — «в любом случае, он точно станет выдающимся человеком и навсегда оставит свой след в истории!».
Королевская Гавань, Блошиный Конец
Старая тактика, которую ум, обострённый безысходностью, делает особенно эффективной. Вербуя шпиона, надо прежде всего успокоить его, дать понять, что речь идёт отнюдь не о предательстве, а, напротив, об иной, новой, более ответственной верности. Рамки — надо давать им более широкие рамки, в которых и следует интерпретировать события нужным тебе образом. Шпион, вербующий других шпионов, прежде всего должен быть хорошим сказочником.
Это Гисфрид знал отлично. Он также знал, что все шпионы, включая его самого, буквально помешаны на своих осведомителях. Это своего рода игра, которой они предаются перед сном или даже во время томительных пауз в разговоре. Посмотрит шпион на своего осведомителя, вот как сейчас Гисфрид смотрел на Юстаса, и невольно задаётся вопросом: «Что именно ему известно?».
Как и многие харчевни, разбросанные в Блошином Конце — огромных трущобах Королевской Гавани, «Улыбка русалки» поражала вопиющей бедностью. Стены заведения были облупившимися и гнилыми, при этом обладая такими низкими потолками, что рослым посетителям приходилось пригибаться, чтобы не задеть головой дешёвые медные светильники. Гисфрид однажды слышал, как хозяин харчевни хвастался, будто они — точная копия тех, что висят в Великой септе Бейлора.
В «Русалке» вечно толпился народ, ведь тут можно было не только дёшево пожрать и выпить вонючей бурды, которую выдают за вино, но и прикупить миррийского лотоса или гашиша, который тут же и выкурить, сидя прямо на лавках, либо и вовсе на полу, облокотившись о грязную стену.
До тех пор пока Гисфрид не оказался в «Русалке», он всегда недолюбливал вестеросцев — особенно проживающих в крупных городах, таких как столица. Как и большинство обитателей Ступеней, он считал их неухоженными и дикими, хотя бы за то, что они слишком любят отращивать бороды, за которыми мало следят. Но «изнеженные» горожане, в дополнение к этому ещё и чрезмерно много времени уделяют праздности и безделью, бывают чересчур опрометчивы в сексуальных привычках. Но свои взгляды Гисфрид начал менять, будучи ещё на родине, когда встретил «Небесного Клинка». Тогда он увидел серьёзных людей: умных и ответственных, во множестве его подчинённых. Подмечал мужчина в вестеросцах и отважных воинов, способных на подвиг. Со временем, будущий шпион проникся не только своим Богом, но полюбил и народ, который породил его.