Хроники былого и грядущего
Шрифт:
Теперь, с момента, как Рейгар убил Вариса, ему приходится самому читать свои письма.
Голос Верховного Апостола был звучен и словно бы окутывал собеседника. Но почтения в нём не слышалось. Йордан говорил с королём также, как и со всеми остальными. Напрямую.
«Как с каким-то простолюдином!», — обожгло болезненный разум Эйриса.
Нет, он конечно помнил, что когда-то, в старые времена, Верховный септон мог поспорить своей властью с королём. Во время «Восстания Святого воинства» весь Вестерос короткое время был вынужден
Потом же, когда Святой Вере запретили иметь свои войска… тогда Верховный септон из серьёзной фигуры стал очередным советником, не более.
Сейчас Йордан обращался к нему так, словно Таргариен был одним из прихожан. Всего лишь простым человеком. Не королём.
«Кто дал тебе это право?», — возникла жёсткая улыбка на лице Эйриса. Его давно нечищеные, жёлто-чёрные зубы показались между губ. Но мужчина стерпел подобное унижение. Хочет быть равным? Будет!
— Зачем всё это, апостол? И почему именно здесь?! Я не хотел встречи в Красном Замке, потому что как раз надеялся на её тайну!
Йордан обернулся. Он был одет в простую белую рясу с рукавами чуть ниже локтя. На миг мужчина остановил на Эйрисе оценивающий взгляд, потом вскинул голову, прислушиваясь к глухому гомону толпы так, словно это был шум первого после долгой засухи дождя. Он был безбород, как почти весь ближний круг Моустаса. Лицо у Филиппа было широким, словно у крестьянина, и на удивление молодым.
«Сколько же тебе лет?», — невольно задумался Таргариен.
— Слушай! — прошипел апостол, указывая рукой в сторону площади, откуда доносилось одно единственное имя:
«Небесный Клинок! Небесный Клинок! Небесный Клинок!»
— Я не гордец, Ваше Высочество, но их преданность моему господину трогает меня до глубины души.
Несмотря на нелепый драматизм сцены, Эйрис поймал себя на том, что присутствие этого человека вызывает в нём чувство благоговения. На миг у короля снова закружилась голова.
— Я недостаточно терпелив, апостол. Всё моё естество требует твоего наказания за доставленные мне неудобства. Ты слышал, что сделали с северянами. Не мог не слышать. Они осмелились требовать от меня выдать свою кровь! Казнить моего сына! Каково им теперь, смотреть на нас из-за лика своих деревьев?!
Таргариен расхохотался, отчего длинная и нечёсаная грива волос рассыпалась по его лицу.
— Говори, ради чего я приехал сюда! И говори быстро, пока у меня не кончилось терпение. Я прощу твою наглость, но лишь на первый раз и в качестве доброй воли. Что хочет Моустас за своё предательство?
Филипп выдержал паузу, затем обаятельно улыбнулся. Он начал спускаться по ступеням.
— Переговоры. Вот что просил меня провести мой Бог — «Небесный Клинок». Но больше всего мне хотелось лично взглянуть тебе в глаза, король.
«Опять эта фамильярность!»
Однако, почему-то слова мужчины усилили замешательство,
«И ведь даже не на кого было переложить эту задачу!»
— Скажи, — произнёс Йордан, — ты ведь действительно хотел убить Арвинда Моустаса? А потом и Тайвина Ланнистера? Планируешь ли ты сжечь Королевскую Гавань Диким огнём, если не получится выиграть в войне?
«Откуда он знает?!» — отступил король на шаг назад.
— Что?! Глупости! — Эйрис слышал, как на миг дрогнул его голос.
— Нет? — наклонил Филипп голову.
— Я оскорблен столь низкими подозрениями… — Таргариен с удивлением и страхом осознал, что… начал оправдываться. Да ещё и перед кем?!
Гнев вновь ударил в его голову, но как только король открыл свой рот, то… столкнулся с крайне необычной реакцией на свои последние слова.
Хохот апостола был внезапен, громок и достаточно звучен, чтобы заполнить собой огромный зал «Небесного Храма». Эйрис задохнулся от изумления. Вспышка его гнева также быстро улетучилась. Чтобы священнослужитель вёл себя настолько неподобающе?!
«Даже служки Моустаса не позволяют себе такого!» — он уже хотел было грозно прикрикнуть на своего собеседника, либо и вовсе развернуться, позвав стражу и приказав нарезать этого ублюдка на куски, но внезапно осознал смысл его поступка.
Таргариен понял, что Филипп позволил королю на миг заглянуть в свою душу, показал истинные эмоции. Но зачем? Ответ предельно прост. Всё это — толпы фанатичных горожан, требование встретиться здесь, в «Небесном Храме», даже скандирование имени «Небесного Клинка» — было преднамеренной грубой демонстрацией.
«Я сильнее тебя, — говорил Моустас, устами своего апостола. — Я знаю все твои тайны и секреты, твоя ложь не спрячет за собой правду».
«Этого не может быть! — шокировано округлились глаза короля. — Что будет с нашими договорённостями?!»
— Тогда прими мои извинения, король, — небрежно обронил Йордан. — Похоже, нынешнее восстание оказалось отравлено лживыми слухами, не так ли?
«Он пытается меня запугать… Ублюдок ничего не знает и поэтому пытается меня запугать! У меня есть все шансы!»
Эйрис продолжал хранить зловещее молчание. Ему подумалось, что он всегда обладал большим умением ненавидеть, чем Рейгар. Его не по летам развитый сын бывал свирепым, даже жестоким, но неизменно возвращался к той стеклянной холодности, которая так нервировала его окружение. С точки зрения Эйриса, ненависть должна была отличаться двумя основными качествами: устойчивостью и неукротимостью.
Что за странная привычка — вдруг осознал король, — эти краткие экскурсы в характер его сына. Когда, интересно, Рейгар успел стать мерилом для глубин его сердца?