Хроники Эллизора. Трилогия

Спиридонов Андрей Владимирович

Голышев-старший судорожно схватил из пепельницы окурок и попробовал затянуться, но сигара погасла. К тому же тут принесли заказ.

"Как глупо...
– подумал Рем, - а может и кстати: этот коньяк, салат и мой кофе спасают его от истерики, дают шанс немного успокоиться".

– Я хотел встретиться не за этим...
– не поднимая глаз, отец опрокинул в себя содержимая пузатой рюмки и перевёл дух, не закусывая, - но раз ты затронул эту тему... то... Давай тогда обсудим... Какие-нибудь детали...

– Детали?
– усмехнулся Рем и отхлебнул кофе из чашки.

К его удивлению кофе был еле теплым. Можно даже сказать - холодным. Это крайне поразило Голышева-младшего. Впервые в жизни ему подали в кафе холодный кофе. Холодный "американо". Внутренне это его

просто взбесило. Наверное, в другое время Голышев затребовал бы официанта и другую горячую чашку, но в тот момент было не до этого, и он сдержался. Даже с удивлением подумал, что не к месту и неожиданно холодный напиток внутренне вывел его из себя куда больше, чем вся эта история с собственным отцом. Смертельно опасная история, между прочим.

И ведь как это всё вообще получается? Отец последние годы перестал быть в корне на себя похож. Когда-то худощавый и подтянутый, потолстел и обрюзг, растерял все свои былые видимо интеллигентные манеры и, вероятно, вообще забыл своих любимых немецких классиков, если вообще теперь читает какую-либо художественную литературу, что сомнительно. Что с ним стало, на что он купился, ринувшись после увольнения со службы в этот непонятный международный бизнес? Как его вообще туда отпустили и почему там приняли? И во что они все там влезли, вляпались, так сказать, по самые уши?

– Хорошо, пусть будут детали!
– сказал Рем.
– К примеру, ядозуб... Не мексиканский и не панамский, не центральноамериканский... А этот самый якобы недавно открытый... бразильский, да? А ты на самом деле имеешь представление откуда эта тварь и что может случиться, если этот ядозуб вовсе не из Бразилии, а из...

Тут Рем осёкся и замолчал. От того, знал ли его отец истинное происхождение ядозуба, зависело очень многое. Вероятно, что сама жизнь, точнее возможность выживания их обоих. Поэтому Рэму было страшно, как ещё никогда в своей жизни. Он даже боялся поднять глаза, чтобы увидеть в глазах отца настоящий ответ.

Его отец отхлебнул из стакана с соком и вдруг закашлялся. Потом еле выдавил:

– А что вообще не так с происхождением этого ядозуба? Ну, из Бразилии, да... Но его яд имеет какую-то особую силу. Медики говорят, что если наладить производство лекарственных средств, то мы озолотимся! Это будет чудо-лекарство! Спасение для многих жизней! Проблема в том, что регион, где обитает этот ядозуб, труднодоступен, а местные какие-то там реликтовые племена не желают идти на контакт. Им, видите ли, вся наша цивилизация побоку! Поэтому речь идёт о том, что вероятно применение к этим племенам не совсем законных методов!

Рему стало намного легче на душе. Если, конечно, отец не врал и не прикидывался. Последнее - вряд ли. Так врать и так прикидываться он просто не умел. Даже в своём былом служебном прошлом. Да ведь он там, в этом прошлом, был больше хозяйственником, чем оперативником, так ведь. "Не знает главного, происхождения? Думает, что оно чисто земное? Реликтовые племена...
– обкатывал Рем эту мысль.
– Гм, может быть это и неплохая версия. Реликтовые, но вполне себе земные племена. Единственные на самой Земле, кто имеет с этим самым ядозубом дело... Вполне может прокатить... Тогда не всё потеряно, тогда ещё можем выкрутиться? Но кто же тогда знает всю подноготную? Сергей Зарайский? Знает от своего брата? Он один? То есть, отца используют втёмную? Возможно... Возможно..."

Да, это был не самый плохой вариант. Значит, ещё можно было жить и даже пока оставаться у руля русского филиала VES. Однако пускать это всё на самотёк было тоже смертельно опасно.

– Дурак ты, папа, - наконец вымолвил Рем и поставил пустую чашку на столик.
– Это не только лекарство! Это ещё и такой будет наркотик, такое зелье, которого этот свет не видывал! И ты хочешь взять на себя ответственность за его появление и распространение?

Глава ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

ВЕЛИКОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ

Якову снилось, что он потерял свой старый дневник,

свои драгоценные записки ещё времён молодости. Причём во сне он боролся со странным чувством, что на самом деле он и никогда не вёл дневника, и его теперешние поиски - фикция, навязанное извне чувство необходимости (найти дневник!), которого на самом деле нет. Был или нет (дневник!), но во сне Якова преследовало мучительное ощущение, что он забыл нечто важное в своём прошлом, что обязательно нужно вспомнить, а если не выудить прямо из памяти, то, хотя бы, найти в этом самом вроде как и не существующем дневнике. Как он вообще мог выглядеть... этот самый дневник? Вероятно, это была тетрадь, ещё древнего довоенного образца с давно пожелтевшими страницами. И он, Яков, записывал туда нечто старым же химическим карандашом. Да, конечно, он делал это почти каждый день перед тем как в летаргию отправился Варлаам, а следом и он сам, его, Варлаама, верный ученик! Нужно было запомнить, записать очень много всего, поскольку Варлаам предупредил, что, если Яков восстанет от сна раньше, то должен ничего не перепутать в той последовательности действий по строительству нового мира, которое будет для них всех судьбоносным. Ну, да, разумеется, Яков всё старательно записывал, ничего не забывал, но... вот закавыка!
– после пробуждения тетради не оказалась рядом, дневник просто-напросто пропал, хотя он, точно, положил тетрадь рядом с собой, прямо в капсуле. Правда, после восстания от сна Яков не сразу про дневник вспомнил, а когда (спустя какое-то время) спохватился, никакой тетради в использованной капсуле не оказалось. Вероятно, если бы он заметил эту тетрадь сразу вовсе себя, то вспомнил бы, не упустил бы из вида, но, получается, что вида никакого не было, не попалась эта тетрадь на глаза, вот что, исчезла, испарилась, так сказать... Или вовсе не было этого дневника? Отчего же, тогда, такое явное ощущение, что он эту тетрадь держал в руках, даже помнить запах тех пожелтевших страниц и вкус химического карандаша?

Ладно, допустим, он, Яков, что-то упустил и сделал не совсем так, как было велено самим Варлаамом, так ли это теперь важно? Да и вообще так ли это было важно еще тогда, не знамо сколько времени (лет или даже веков) назад? Ведь всё равно Яков осуществил то, против чего Варлаам был категорически против и, вероятно, даже и подумать не мог, что его ученик будет иметь дерзость так ослушаться, пойти наперекор воли самого великого жреца Маггрейда! На фоне этого сам дневник-инструкция, точнее - утрата этих инструкций, выглядели пустяком, отсутствием мелкого пазла с края большой картины - фрагмента, который легко самому вырезать из толстого картона и покрасить, сообщив нужный цвет. Да, все эти годы, фактически, теперь, уже десятилетия, нет, по сути уже, фактически, полвека Яков внутренне уговаривал себя, что сделал всё правильно и никакого, на самом деле, ослушания не было, да он просто и не мог поступить иначе, это означало отступиться от самого себя, и как только сам Варлаам этого не понял и не увидел в своём ученике - он, величайший маг, прозорливый и ясновидящий, не заметил того, что ученик его был не силах в себе переломить. Самые первые годы Якову было проще давить в себе сомнения, поскольку он надеялся, что пробуждение остальных не затянется на столь длительное время.

Оказалось иначе, совсем иначе. И теперь, фактически, уже будучи сам старцем, он всё с большей тугой ощущал тяжесть того своего выбора, того своего ослушания. А ведь, вероятно, был прав Варлаам: нельзя было брать с собой никого лишнего! Энергия от Золотого шара могла начать перераспределяться не должным образом, затормозив сон, увеличив время летаргии. И если Яков проснулся первым, то считать ли это теперь счастьем?
– теперь, когда он прожил свою жизнь, понеся вся возможные труды и великие тяготы по строительство нового Эллизора. Да, была бы возможность, Яков не взял бы с собой того же Геронтия, ныне Геронтиума. Но ведь Варлаам почему-то тогда настоял на его кандидатуре, на его важности для будущего Эллизора. И не просто настоял, но и сам отправил Геронтия в сон, несмотря на всего его страхи, чему Яков уж никак не мог воспрепятствовать.