Хроники Иберлена (Трилогия)
Шрифт:
Не успел Раймонд решить, как распорядиться детьми, как в дверь постучали и в комнату заглянул новый посыльный.
— Сэр, — солдат торопливо поклонился, — дозорные с башен увидели отряды врага. Они идут городскими улицами к замку. Его величество и генерал Терхол ожидают вас на стене у ворот.
— Очень хорошо, — сказал Раймонд, хотя и не видел в новостях ничего хорошего. — Идите. Я сейчас буду.
Посланец короля кивнул и ушел.
— Орсон, — сказал герцог капитану гвардии. — Останешься в донжоне. Данными тебе мной полномочиями будешь руководить обороной. Если они прорвутся, а я не смогу вернуться. Артур, — обратился Раймонд к сыну. Решение явилось неожиданно, само собой. — У тебя наконец появился шанс послужить Иберлену. И послужить хорошо, а не так, как захочется твоей левой
К удивлению Раймонда, Артур не стал спорить.
Раймонд снял с пальца украшенный рубином золотой герцогский перстень и бросил сыну. Тот легко поймал.
— Это — знак главы дома, — негромко сказал потомок Драконьих Владык. — Когда победим, вернешь. А сейчас живей. И сестру с собой возьми. Ну же.
Того, что случилось секундой позже, Раймонд Айтверн никак не ожидал. Артур шагнул вперед и обнял отца, с силой сжав плечи. Очень крепко, так крепко, как не обнимал никогда, даже в детстве.
— Я сделаю, — сказал он глухо.
— Иди. И береги себя.
Глава седьмая
Они выходили на площадь перед королевским замком, блистающей сталью рекой вытекали из переулков и улиц, и солнце торжествовало, с яростью пылало на их доспехах, на их щитах, на закрытых окнах их забрал, на наконечниках копий. Сталь горела и плавилась в свете наступившего дня — ясного, погожего, доброго. Ряды пехотинцев с двуручниками и алебардами — сотни сапог слитно маршировали по мостовой. Рыцари в броне, с развевающимися плюмажами, на гордых конях лучших пород. Мятежники шли вперед, выстраиваясь боевыми порядками ввиду стен цитадели, и казалось, что они явились на парад, а не на сражение.
Ветер рвал их знамена. У них у всех, у каждого отряда, были свои знамена, и сюда собралось немало владетелей с севера, и с востока, и даже с юга. Гончий пес Данкрейнов. Атакующий коршун Коллинсов. Золотой единорог Тресвальдов. Олень Холдейнов. Белый конь Гальсов. Дикий бык Дериварнов.
Серебряный грифон Эрдеров.
— Как все глупо, — вслух подумал Раймонд Айтверн, стоящий на широком парапете крепостной стены, в окружении выстроившихся в две шеренги лучников, готовых по команде открыть стрельбу. Вместе с герцогом находились генерал Терхол и король. За спиной, внизу, на внутреннем дворе, стояли, сомкнув ряды, верные престолу солдаты. — Не понимаю, на что они надеются, — продолжал Раймонд, обращаясь преимущественно к Ретвальду. — Я взял не одну крепость, говоря по чести, да и обороняться мне тоже случалось. И я сталкивался с разными тактиками. Но так нелепо замки не берет никто. У них нет ничего, чтобы форсировать ров. Даже вязанок хвороста. Я не вижу приставных лестниц. Как они решили лезть на стены? Взлетят, будто птицы? А где тараны? Или господа мятежники станут биться в ворота собственными лбами? Не иначе, они просто решили дать нашим стрелкам шанс уложить их всех оземь. Парой залпов. А кто не ляжет сразу, дождется подхода гарнизонных войск. Кстати, Гарт, где они?
— Скоро будут, сэр.
— Надеюсь… Так вот, я не понимаю, господа мои, всей сути этого шутовского переворота. Он больше смахивает на фарс. Вам так не кажется?
— Мысль восстать против законной власти — сама по себе безумие. Неудивительно, что эти люди безумны и в остальном, — заметил Брайан Ретвальд.
Владыка Иберлена был облачен в черный кружевной камзол, его ладонь лежала на эфесе длинной шпаги. Лицо короля оставалось бесстрастным.
Прежде лорд Брайан не принимал участия ни в одном бою — в отличие от своего покойного отца. Тем не менее растерянным или взволнованным государь не выглядел. Скорее отрешенным. Раймонд хорошо знал, как часто его сюзерен становится погруженным в себя. Иногда даже за обсуждением
Вот и сейчас Брайан говорил неспешно, будто сквозь поволоку сна:
— Все эти достойные лорды, что собрались ныне возле наших ворот, оставались безупречно верны нам прежде. Мне казалось, мы правим по справедливости, и ни в чем не нарушаем прав наших вассалов. Их мятеж может быть продиктован одними только амбициями, но я был склонен полагать, Эрдер и Коллинс имеют и так немало, и странно с их стороны было бы покушаться на большее.
— Это все риторика, ваше величество, — поморщился Айтверн. — Иногда предательства совершаются лишь в силу человеческой натуры, какими бы красивыми словами эти господа не прикрывали свою измену. Я не понимаю подоплеки происходящего, и это мне, признаться, не по душе. У них должен быть некий еще последний довод, если вы понимаете, о чем я говорю. Некое скрытое преимущество. Но я не понимаю, что это за преимущество. Гарт, вы уверены в своих людях?
Генерал нахмурился. Потряс шлемом, который держал в руках:
— Хотите сказать, не мог ли гарнизон переметнуться к врагу? Вы сами сказали, что эти люди — мои. Я отвечаю за них. Сказанное вами выглядит, как оскорбление.
— Мне плевать, как оно выглядит. Я спрашиваю — вы уверены в своих людях?
— Да, сэр. Как в себе самом.
— Ну-ну, — пробормотал Айтверн, обхватывая руками зубец крепостной стены, — веруйте на здоровье, да только если они примкнут к Эрдеру — болтаться вам в петле. Лично вздерну, — стоящие рядом стрелки тревожно переглянулись, а по группе окружающих Терхола офицеров прошел тихий ропот. Подчиненные не любят, когда господа ссорятся. Как правило. — О! — вскинулся герцог. — А вот и… делегация.
Четкая линия вражеской конницы дрогнула, и вперед выехали несколько рыцарей. Отряд возглавлял статный всадник в черных латах, Раймонд узнал в нем Эрдера издалека, по памятной посадке. Когда-то давно, на одном турнире, Джейкоб Эрдер своим копьем выбил герцога Айтверна из седла. Раймонд тогда встал, превозмогая адскую боль в голове, и потащил из ножен меч. Эрдер остановил гарцующего жеребца и спрыгнул на землю, хотя правила поединка позволяли атаковать спешенного противника верхом. Подошел к Раймонду и вежливо поклонился, после чего обнажил клинок. Раймонд и Джейкоб кружились на стоптанном песке ристалища, а многотысячные трибуны замерли в восторге, глядя, как ловко бьются двое знатнейших дворян королевства.
«Да, старина Джейкоб, — подумал Раймонд с тоской. — Славные же были времена — жаль, что всплыли. Я был молодым наглым щенком, совсем как мой непутевый сын сейчас, а ты уже в ту пору слыл олицетворением благородства и рыцарственности. Куда все делось — и моя беспечность, и твое благородство? Дружить мы никогда не дружили, пролитую кровь сложно забыть, даже если ее пролили предки, особенно если ее пролили предки, но я тебя втайне даже немного уважал. Особенно, когда мой меч замер в дюйме от твоего горла, и когда я картинно бросил его в ножны, и вскинул руки к небу, а трибуны ревели горным водопадом, я люблю слушать водопады, они ревут точно также, и солнце било в глаза, совсем как сейчас… А потом я сказал, что драться с тобой было честью, и положил руку на плечо, и вот так мы пошли к выходу с поля, а восхищенные девицы и дамы бросали цветы нам под ноги… Странно, что мы так и не стали тогда друзьями. А теперь не станем и подавно. В сегодняшнем бою я убью тебя лично».
На пол-корпуса позади Эрдера ехал другой всадник, поверх доспехов надевший простой коричневый плащ. Лица под низко опущенным капюшоном было не разглядеть. Незнакомец сидел в седле легко и уверенно, можно даже сказать небрежно, чувствовалось, что он отличный наездник. Раймонд почти не сомневался, кто он, этот незнакомец. Он знал. И от этого знания становилось нелегко на душе.
Остальные конники двигались следом, один из них держал при себе перекинутое поперек седла знамя, сейчас свернутое. Всадники медленно ехали через площадь в мертвенной тишине, которую нарушал только цокот копыт. Раймонд мог отдать лучникам приказ стрелять. И вместе с тем не мог.