Хроники Иберлена (Трилогия)
Шрифт:
Оруженосец покраснел еще больше, а затем выпалил:
— Очень! Вы даже не представляете, какая она! Настоящий ангел!
— Ну разумеется. В шестнадцать лет любая девица покажется богиней. Я бы удивился, ответь ты иначе.
Блейр надулся и отодвинулся от костра:
— Да что вы в этом понимаете, сэр, не в обиду вам будет сказано… А хоть бы и в обиду, делов-то, — распетушился парень. — Вот только она не такая, как другие, поверьте уж. Просто, знаете, есть все, и есть она, и она особенная. Видели бы вы ее, мигом бы согласились! Когда она смеется — это, ну, как когда ручей по камням пляшет. Когда говорит — словно ветер листву колышет. У нее в глазах солнце и звезды разом…
— Ты поэт, я погляжу.
— Я вам говорю, сэр, она ангел! Могу хоть на Писании
— Не призывай, грешно. Ладно, не вижу смысла сомневаться в твоих словах. Ангел так ангел. И как, любит тебя твоя леди?
— Любит! Очень! — просиял Блейр и тут же увял. — Вот только… — Он запнулся и весь как-то сник.
— Что — вот только?
— Ничего… — Джайлс отвернулся и сделал вид, что готовится спать. — Выбросьте из головы.
— Если начал, то говори до конца. Приказываю.
Александр ждал ответа, и наконец Блейр нехотя проговорил:
— Как вам сказать… Отец ее… Он же никогда Джейн за меня не выдаст. Он меня и на порог не пустит, а услышит, что я ее люблю — разом плетей задаст, хорошо, если на своих ногах уйду. Я Джейн не пара. Кто она и кто я? Она — танская дочка, богатая, знатная, ей отец вровень жениха подыщет. Чтоб и при дворе ходил, и манерам обучен, и о поэзии беседовать умел, и родословная на десять веков… А я кто такой? Простолюдин, смерд. Вчера в грязи ковырялся со свиньями.
Александр поморщился:
— Что на тебя нашло, всякую ерунду болтать на ночь глядя… Я говорил, что посвящу тебя в рыцари, когда будешь достоин. Не переживай. Был никто из ниоткуда, станешь — сэр Блейр Джайлс. Дворянин не хуже любого другого. И пусть только попробует кто на тебя косо посмотреть — смело вызывай на поединок. Люди это запомнят.
— Вам легко говорить, — пробормотал Блейр.
— Легко? — откликнулся его господин. Вновь поворошил дрова. Стянул перчатки и протянул руки вперед, грея их над костром.
— Легко… — задумчиво повторил Гальс. Помолчал, и вдруг принялся рассказывать негромким голосом:
— Я был в твоем возрасте, Джайлс, или чуть постарше, когда это произошло. Лет семнадцать или восемнадцать. Славные годы, когда ты молод, бессмертен и беспечен, и все двери должны открываться перед тобой, как по мановению руки. Я дышал полной грудью, ничего не боялся, и у меня все получалось. Я был горд собой, и немного надменен. Я впервые увидел ее на приеме, который давал друг моего отца. Все пили, танцевали и веселились, а она сидела у самого окна, в полном одиночестве, и праздник обходил ее стороной, как река обходит утес. Она казалась чужой на роскошном пиру, выделялась среди нарядных и шумных светских красавиц. Сотворенная не из солнечного огня, а из утреннего тумана и лунного света. Она сидела, чуть опустив голову и сложив руки на коленях, задумчиво смотрела, как пляшет расфранченная публика. У нее было бледное лицо древней богини. Я полюбил ее с первого взгляда. Я боготворил ее и видел во сне. Не знаю, то ли мое обаяние показалось той леди отвратительным, то ли моя навязчивость была ей неприятна, а может, просто сердцу не прикажешь. В любом случае, я не пришелся ей по душе. Она смотрела на меня с почти откровенной враждебностью, ее лицо каменело, стоило мне начать говорить, она спешила покинуть общество, в котором я появлялся. Однажды я попробовал прямо сказать ей о своих чувствах, все еще лелея какие-то глупые остатки надежды — и что же случилось? Она даже не пожелала меня слушать. Тогда я оставил свои попытки, полагая, что виться вокруг нее и дальше — значит, подвергать себя и свою честь унижению, а я не унижаюсь никогда и не перед кем. Я уехал обратно в родовые владения, потом пару лет провел за границей — меня вернуло обратно лишь известие о смерти отца и необходимость принять его титул. Я выпустил ту девушку из виду и постарался забыть. Так что запомни, Блейр. Есть на свете вещи, куда худшие, нежели те, что выпали на твою участь. Тебя любят — а это главное. Прочие препятствия ты преодолеешь, — Александр оборвал себя. — Однако, я разговорился через меру. Знаешь что, ложись-ка ты спать, да и я лягу. Завтра будет большой день.
Блейр не сдвинулся
— Сэр, — несмело начал Блейр.
— Ложись спать! — прикрикнул на него Александр. — Живо! А не то завтра не в седле поедешь, а будешь плестись пешком за лошадью, я тебе это обещаю.
Блейр норовил продолжить разговор — но окончательно стушевался, нарвавшись на взгляд Гальса. Мальчишка принялся укладываться спать, и минут через десять Александр уже слышал его дремотное сопение. Александр еще некоторое время посидел у костра — грел руки об остывающие угли да поглядывал с легкой завистью на смеющиеся звезды. Наконец он тоже лег спать. Александр уснул мгновенно, и не видел до самого утра никаких снов.
… Наконец Гальс и его спутник выехали к небольшому форту, стоявшему на границе королевских земель и владений Тарвелов. Выложенная в два человеческих роста каменная стена брала тракт в клещи с обеих сторон, и в ней виднелись бойницы. Поднимающаяся за стеной высокая башня, на первых этажах каменная, а поверху деревянная, была оснащена стрелковыми позициями и просматривала тракт и окрестные поля далеко вперед.
— Кто такие? — окликнули подъехавших всадников со стены.
— Граф Гальс с оруженосцем! — крикнул в ответ Александр, придерживая загарцевавшего коня. — Я еду к вашему господину, держать с ним совет!
На дорогу высыпали несколько воинов в панцирных доспехах и с арбалетами.
— Почему вы одни, сэр, без эскорта? — осторожно спросил один из солдат. — В такие времена, как наши, опасно ездить без охраны. Лихих людей по дорогам развелось без счету. Да и потом, а если б вашим именем назвался какой-нибудь проходимец?
— Блейр, погляди, как учтиво меня нарекли самозванцем, — громко и отчетливо сказал Александр. — Вот этот вот господин с арбалетом сомневается, правда ли я тот, за кого себя выдаю. Но сомневается вежливо, в обтекаемых и скользких выражениях. Вроде бы все и понятно, но не подкопаешься. Вам бы в посольской коллегии подвизаться, — сказал Александр солдату, — а не в здешней дыре. Не желаете перейти на королевскую службу? Люди вроде вас нам нужны.
Арбалетчик поднял забрало, открыв немолодое потрепанное лицо, и заявил:
— Вот теперь я верю, что передо мной — граф Гальс. Более поганого языка, чем у вас, во всем Иберлене не сыщется.
Александр от души расхохотался:
— Святая правда! Вы меня уели, старина. Но раз уж вопрос личности прояснен, может быть, пропустите нас? Мое дело, право, не терпит отлагательств.
Их пропустили, но не одних, а в сопровождении десяти всадников — и не раньше, как посмотрели все же предъявленную Гальсом подорожную, подписанную лордами Коронного Совета и скрепленную королевской печатью. В спутники Александру выдали воинов дюжих и статных, по виду своему крайне неплохо знакомых с оружием, да еще облаченных в отменную броню. Герцог Тарвел не жаловался на бедность и мог себе позволить содержать хорошо вооруженную и как следует обученную армию. Тем более стоило переманить эту армию и ее господина на свою сторону.
Гальс попробовал аккуратными вопросами разговорить своих нежданных попутчиков. Больше всего Александра интересовало, не проезжало ли перед ним двое молодых дворян в сопровождении юной девушки, один из каковых дворян был бы скор на руку и несдержан на язык. Увы, если Артур и успел побывать тут, обитатели форта ничего о том не знали либо не захотели говорить.
Край, по которому они ехали, был богатым и обжитым, много лет не ведавшим ни кровавых междоусобиц, ни набегов иноземцев, ни хищнических господских поборов. По дороге то и дело попадались большие деревни с добротными домами, порой даже двухэтажными, чистыми улицами, ладно одетым народом на этих улицах. Блейр, даром что изо всех сил старался выглядеть невозмутимым, временами с легким восхищением заглядывался на здешние места. Оно и неудивительно — на юге жили много беднее. Пограничье, бритерские таны ходят в набеги, то и дело пощипывая рубежи, разбойники пошаливают, да и собственные дворяне мало чем отличаются от разбойного сброда, как бы ни пытались Гальсы сбить с них спесь и править твердой рукой.