Хроники ицкаронской Стражи. Дело о подсвечниках Расты

Лисочка С.

***

– Никогда не понимал людей, которые сюда приходят, – признался Эрик перед тем, как зайти в Храм Дороги. – Что должно быть в голове у человека, чтобы он стал малинопоклонником?

– Я бы не сказал, что тут народ особо толпится, но, конечно, храм некоторой популярностью все-таки пользуется. Но неужели ты считаешь Малина абсолютным злом? – поинтересовался у него Квентин несколько насмешливо.

– Нет, я вообще не слишком религиозен, – ответил Эрик. – Честно говоря, я склоняюсь к мысли, что религия – это сплошное надувательство. То есть не то, чтобы я не верил в существование богов, просто мне кажется, им до нас особого дела нет. Взять

того же Малина. Как-то не могу представить его лично подстраивающим смертным пакости и неприятности. Мелко это как-то и глупо. Но еще глупее выглядят люди, которые поклоняются богу, который занимается такими делами. Где логика? Поклоняться такому богу – это все равно, что пригожей девице в богатом платье и с пухлым кошельком в руках специально расхаживать возле логова разбойников, чтобы они ее НЕ тронули. А потом удивляться, что девицу ограбили, раздели и изнасиловали. На что надеются эти люди?

– Интересные вещи ты говоришь, – заметил Квентин. – Ты же себе противоречишь. Если ты считаешь, что богам до смертных дела нет, то твоя девица может сколько угодно расхаживать возле логова, и ей ничего не будет, нет?

– Так я и говорю – глупо. Что так глупо, что этак.

– Вы упускаете одну деталь, старший констебль, – раздался вдруг голос Энжела Сувари откуда-то слева. Он вышел из-за угла храма, держа в одной руке садовые ножницы, а во второй – пустое ведерко. – Возле логова разбойника гуляет вовсе не девица в красивом платье с набитым кошельком. Возле логова разбойника гуляет бывший фермер, поля которого были затоптаны проходящей мимо армией солдат. Его дом отобрал за долги богатый сосед, а невесту соблазнил смазливый городской повеса, проезжавший мимо. Согласитесь, такому человеку уже особо нечего терять, а разбойники разбойникам рознь бывают, могут, ведь, и помочь бедолаге. А если разбойник спит крепким сном и совсем не интересуется происходящим вокруг, то вреда от такой прогулки точно не будет. Добрый день, господа стражи. Вы уже пришли меня арестовать, или только поговорить?

– Уяснить несколько вопросов, – сказал Квентин.

– В таком случае идемте ко мне наверх, – сказал жрец.

Они прошли за ним через главный зал храма, поднялись по потайной лестнице на второй этаж и оказались на кухне, самой обычной кухне, какую можно найти в любой холостяцкой квартире. То есть здесь имелась самая обычная дровяная печь, большой обеденный стол, несколько шкафов с посудой, разделочный столик и мойка. На кухне было чисто, чувствовалось, что живущий здесь человек не готовит ничего сложнее яичницы.

Энжел извинился, вышел на минуту куда-то и вернулся уже без садового инвентаря и с вымытыми руками, после чего принялся устраивать на плите чайник.

– Итак? – поинтересовался он, когда огонь под чайником загорелся. – Вы хотели меня о чем-то спросить? Спрашивайте.

– Протокол на тебе, – сказал Квентин Эрику. – Да, Энжел, у нас накопились к вам вопросы. Прежде всего: о чем вы говорили с братом возле камина в Храме Плодородия в тот вечер, когда были похищены подсвечники?

– Вы не допускаете мысли, что я могу забыть, о чем шла речь? – спросил Энжел, выставляя на стол чайный сервиз.

– Допускаю, но это не ответ на мой вопрос. Впрочем, если вы утверждаете, что забыли…

– Ничего такого я не утверждаю, – сказал Энжел. – Но, видимо, у вас никогда не было ни брата, ни сестры. Тем более близнеца. Мы с братом, к сожалению, видимся не так уж часто, так что при встрече нам есть о чем поговорить. Могу уверить вас, что никакого отношения наш разговор к подсвечникам не имел, а к камину мы отходили только потому, что там нас не могли услышать другие.

– Послушайте, Энжел, я ведь задал прямой

вопрос, – сказал Квентин. – И хотел получить на него ответ, который я бы мог самостоятельно интерпретировать на предмет отношения к делу. Зачем вам надо все усложнять? Ваши семейные тайны, сами по себе, следствие не интересуют, так что никакого смысла скрывать содержимое вашей беседы нет. Зачем вы усложняете?

– Квентин, вы меня извините, но я считаю вас весьма умным и способным следователем, который не будет задавать случайных и лишних вопросов. Коль вас заинтересовало, о чем мы с Крисом говорили, значит, мой ответ имеет значение, а иметь значение он для вас может, только если вы подозреваете в причастности к краже меня или брата. Жреца Нурана вы вряд ли станете подозревать, значит, все-таки, речь обо мне. То есть получается, вы подозреваете меня. Я знаю, что расскажи я о нашем разговоре, это не снимет с меня подозрений – в разговоре не было ничего, что могло бы их снять, с другой стороны, как вы сами заметили, следствию наши семейные тайны сами по себе не интересны. Потому я предпочту не отвечать на ваш прямой вопрос. Именно чтобы не усложнять.

– Странно, – не выдержал Эрик. – Я вашу логику понять не могу. Ведь если вы отказываетесь отвечать на наши вопросы, то это усиливает подозрения. Разве вам это надо?

– Не надо, – ответил Энжел. – Но и ничего страшного я в этом не вижу. Да, подозрения ваши усилятся, но что вы с ними будете делать? Я-то подсвечников не крал, и, как вы меня не подозревайте, доказать то, что я это сделал, вы не сможете. Получается, что ваши подозрения больше вам мешают, чем мне, потому что уводят вас в сторону от поисков настоящего вора, а я особо ничего не теряю.

– Мне почему-то думалось, что вы заинтересованы в том, чтобы мы не уходили в сторону, а нашли настоящего вора, – сказал Квентин. – Это же вы привели Эру к нам. Мне отчего-то кажется, что без вас она Стражу привлекать бы не стала.

– Ваше мнение совпадает с моим – вряд ли бы она обратилась к вам, если бы не я, – согласился Энжел. – Но вы ошибаетесь, вернее, сильно упрощаете мою мотивацию. Мне прежде всего важно, чтобы меня не обвинили в краже, которой я не совершал. Участие Стражи в этом деле само по себе снимает с меня такие обвинения, во всяком случае, делает их не столь безапелляционными. Но, если честно, я бы предпочел, чтобы подсвечники не нашлись.

– Отчего так? – спросил Эрик.

– Я не очень люблю Эру, – ответил жрец. – Вернее сказать, я не люблю ее ко мне официального отношения, поскольку, когда она забывает, что она – старшая жрица Расты, а я – старший жрец Малина, то с ней вполне можно общаться. Приятная женщина, не глупая, немного сдвинутая на материнстве и семейных ценностях, ну так и пусть! Зато замечательно разбирается в растениях, любого садовника за пояс заткнет, а садоводство – моя большая любовь. Но стоит ей вспомнить, что она – старшая жрица Расты, а я – старший жрец Малина, как тут же начинаются все эти ее придирки, задирание носа, паранойя и все такое. Без подсвечников задирать нос ей не так легко, так что меня лично такая ситуация устраивает.

Закипел чайник и Энжел принялся хлопотать с заваркой. Он перебирал многочисленные бумажные свертки и кулечки, понемногу отсыпая из них в заварочный чайник каких-то трав, а когда заварил их кипятком, то по кухне пошел такой свежий и бодрящий аромат, что с Эрика, который сегодня ночью спал мало, а потому старательно пытался не зевать, спала всякая сонливость.

– А не лично? – спросил вдруг Квентин. – Ведь тут замешаны не только ваши личные интересы, верно?

Энжел, который в этот момент разливал чай по чашкам, на секунду замер, а затем не слишком весело усмехнулся.