Хроники идиотов
Шрифт:
Перед ним была задача из тех, которые лучше выполнить — хоть ему за то и не было заплачено...
Он открыл первую же дверь.
– Устал? – Арна подняла глаза на мужа. Тот хрустнул шеей, и неопределенно пожал плечами
– Бывало и похуже – отозвался он. Форвалака улыбнулась, обозначив нелюбимые никакими дамами складочки в углах рта. Возраст давал себя знать – она выглядела старше тридцати, но младше тридцати пяти. В общем, Лис его разберет.
Вспоминать о Лисе было все еще больно.
Она взглядом следила за мужем – как тот ходит по комнате, проверяя выставленные им вчера контуры.
А ведь он младше
Закончив с проверкой, он подошел к ее дивану, и присел напротив на корточки, оказавшись ниже. Арна привычным жестом убрала ему челку, и та снова упала на лоб.
– Ты не могла бы закрыть глаза? – попросил он, и это тоже было привычно.
– Я бы хотел видеть тебя в такие минуты. Но уж раз это невозможно – то хотя бы не видеть себя. – Форвалака послушно зажмуривалась, уравнивая их в правах. Хотя это только так говорится – уравнивая. Уж кто-кто, а ее благоверный чувствовал себя в темноте как рыба в воде – чего о ней не скажешь. Здесь не помогало ночное зрение. На ощупь Арна нашла узел на затылке, и распутала его. Сняла с его глаз черную повязку. Она не видела, но знала, что он улыбается. Он только ей и улыбался в последние годы – больше никому. Наклонилась, и коснулась губами вслепую – ощутив чувствительную кожу век в этом поцелуе. С какой-то позабытой, ностальгической нежностью снова и снова целовала незрячие глаза, пока Это обнимал ее. Он всегда точно знал, как обнимать жену, чтобы той было хорошо. Он вообще знал, как сделать ей хорошо. Арна даже стеснялась поначалу – как-то оно не честно, что Это про нее знает, а она про него – нет. Ничего, втянулись…
Арна запустила руки в его волосы – уже хорошо побитые сединой, едва достающие до плеч, трогательно-ультрамариновые… Боже, какими же они когда-то были молодыми и счастливыми…И какими легкомысленными…
– Так ты устал? – повторила она
– Да. Годы уже не те.
– Тебе всего-то тридцать четыре… — она отодвинулась, и все же решила снова видеть окружающий мир. Муж так и сидел перед ней – они часто так общались. Она – поджав ноги на диване, а он – сидя на полу на корточках. И когда у нее был первый «фитиль» и он, еще курсантом, ее утешал. И когда они провалили первое задание, и их обматерил на все корки выездной юрист от ИПЭ, известная своей злобностью тетка Джарская. И когда погибла их дочь. И когда убили рыжего. И когда друг семьи ан Аффите в глаза сказал «Вы вне закона, я ваш враг». И еще много, много раз. И тогда, когда она сидела на обломке бетонной плиты, уже не соображая, да и не желая ничего соображать, когда здание, где тридцать шесть часов шел бой за спасение Равновесия уже рушилось… Когда оттуда вышел Лютич, неся на руках безжизненное тело напарника. Когда асассин опустился на колени, поднял изуродованное лицо в небеса, и завыл – страшно, дико, не по-человечески, не зная, не понимая, что делает, и не осознавая, что плачет.
Это всегда был рядом. И она была рядом с ним. Все его семьдесят два фитиля. Все его мигрени, профессиональное заболевание телепатов.
Почувствовав, что Арна улыбается, он встал, и принялся раздеваться. На продавленное кресло полетели кожаный жилет, тяжелый пояс с кобурой, и гольф. Телепат принялся расшнуровывать берцы – машинальное движение, выходившее быстрее, чем у зрячих, за счет практики. Арна не предлагала свою помощь – не из гордости. Между ними двумя никакой гордости
Хлопнула дверь ванной. Уж это непременно, подумала Арна, лениво сползая с дивана. Наработался, а теперь надо вылизаться, смыть с себя следы. Иначе он ни на чем не сможет сосредоточиться. Она привычно подобрала брошенные вещи. Сама не великая почитательница порядка, она свои тоже бросала где ни попадя – а Это их убирал. И было так здорово знать, что о тебе непременно позаботятся… О, да. Муж всегда о ней заботился. Еще не было случая, чтобы Это ее оставил. Как и она его. Помнится, даже пытались тренироваться вместе, но из этого ничегошеньки не вышло. Оба айкидошники, они были, все же, слишком разными по стилю. К тому же она работала по холодному, а он – по огнестрелу. Никогда, видимо, уже ей не забыть их первый поход на склад вместе. За амуницией. Чтобы выйти «в поле» спина к спине. Рука об руку.
– Люггер шестьдесят четвертый – потребовал боевой телепат у интенданта Сидоровой. И с одной руки, на весу, выбил на стене слово «арна». Подул на ствол, и добавил в наступившей тишине:
– И четыре обоймы.
Ох, как же ей завидовали другие девушки…Не из-за телепата, конечно – из-за знака внимания. Их, этих грешных знаков, Это предоставлял ей выше крыши. Не то, чтобы ухаживал – Арна вообще иногда не понимала его мотивов. Просто – и они оба это знали – они подружились с самого начала, им хорошо было вдвоем, им удобно работалось.
Когда после четвертого «фитиля» он сидел в изоляторе, и его откачивал милейшей души человек, доктор Воронов, Арна ночевала едва ли не под дверью. Потом, когда ее пустили, она отказалась выходить обратно. Дескать, запирайте вдвоем, я шагу не ступлю никуда.
Воспоминания форвалаки уплыли настолько далеко, что она даже вспомнила, как они в первый раз поцеловались. У ИПЭ своя романтика – видимо, надо было побывать в самом пекле, чтобы чуть не плакать, глядя на простое небо и траву под ногами. Доверчиво взять напарника-телепата за руку, и перестать понимать, где его мысли, а где твои. У Это такое бывало – он не всегда мог себя контролировать, и проэцировал спонтанно.
А потом были белый фрак и черное атласное платье, шампанское в постели, цветы в ванной, отпуск в Египте. И массаж сметаной – светлокожий от природы, Это обгорел в первые же два дня. А ей ничего – только еще шоколаднее стала…
Гром грянул внезапно. Не то чтобы они полагали ИПЭ обителью добра и света, но все же могли сказать о нем «родной Институт», чуть ли не альма-матер. А пришлось рвать когти, стрелять в ОКР, прятаться, заметать следы. И все это только потому, что они вовремя не сказали «да»…
Арна открыла дверь ванной. За полиэтиленовой ширмой шумела вода. Она знала, что ширма используется не ради приличия, а ради того, чтобы на полу не было луж, и возможности на них поскользнутся и разбить голову. На стиральной машинке лежала черная лента – уже довольно потертая и потерявшая товарный вид. Арна провела по ней кончиками пальцев, будто гладила кошку. Сделала шаг вперед. Она не сомневалась, что телепат ее услышал – он всегда слышал. Они отодвигали мешающую обоим ширму с двух сторон – синхронно. Вода заставила синие волосы отяжелеть и лечь назад. Форвалака вздохнула – она так и не привыкла толком к белым, не видящим ничего глазам, не мигающим и пустым. Это знал, что людям неприятно видеть его таким – и прятал свое увечье от их глаз. Носил повязку или темные очки. Последние часто разбивал, а потому и недолюбливал.