Хроники империи, или История одного императора
Шрифт:
— Но придется. Я не для того отказался от одного ошейника, чтобы сунуть голову в другой. Скажу тебе больше того, Марк: я не намерен даже оставаться в Эдесе, чтобы не искушать тебя… да и себя тоже.
— Дозволено ли будет узнать, какое место ты избрал для себя домом?
— Дозволено, — насмешливо оскалился Барден. — Эве придется теперь переехать в столицу, ну а я займу загородный дворец. Если, конечно, ваше величество не возражает…
Уязвленный, Марк вспыхнул.
— Не говори со мной так, — попросил он сдавленно. — Ты же знаешь, что можешь поселиться, где пожелаешь.
Барден промолчал.
— А матушка? — продолжал Марк, не дождавшись ответа. — Она отправится за город с
— Этот вопрос тебе лучше задать ей самой, — неожиданно резко ответил Барден. — Я не могу за нее говорить.
Марк был обескуражен. Все это походило на окончательный разрыв между его отцом и матерью, но в разрыв было слишком трудно поверить. Ведь они прожили в супружестве почти тридцать лет, и ни разу меж ними не возникало серьезных трений. Впрочем, Марк допускал, что посвящен отнюдь не во все аспекты отношений родолжал Марк, не дождавшись ответа. родителей. Чего стоила одна только история так называемого сватовства отца, которой Марк знал несколько версий…
— Вернемся к гостям, — проговорил вдруг Барден, выпрямляясь. — Негоже сегодня надолго лишать их своего внимания, Марк.
Намерения Илис разузнать что-либо о Рувато так и остались намерениями. Все надежды она возлагала на Лала, но, не застав его дома — незадолго до ее появления в Карате он снова ушел в плавание, — переключила все помыслы на Грэма, вид и поведение которого очень ее обеспокоили.
Начала Илис с того, что пристала с расспросами к Мэнни. Отыскать его и, тем паче, удержать на месте было очень трудно — мальчишка был до невозможно вертлявый и подвижный, совсем как его почивший отец. Целыми днями болтался он Двенадцать знают где в компании с Симом, младшим сыном Брайана и Анастейжии. Но Илис справилась с нелегкой задачей, и даже сумела выпытать у Мэнни более или менее содержательные ответы. В первую очередь она спросила мальчика, ночует ли его опекун дома. Ответ был отрицательный.
— А где он ночует? — продолжала допрос Илис.
Мэнни не знал. Когда он возвращался вечером от Брайана, «дядюшка» еще был дома. Но еще до того, как заснуть, Мэнни неизменно слышал хлопанье двери — Грэм уходил.
— Ну а днем он дома?
— Кажется, да.
— Что он делает?
Этого Мэнни тоже не знал, но полагал, что спит; во всяком случае, Грэм строго настрого велел его днем не беспокоить.
Картина складывалась очевидная, и она очень не нравилась Илис. Исполненная решимости пуще прежнего, она подступила к Джем. Та отвечала менее охотно, чем Мэнни; ей, вероятно, было что скрывать и чего стесняться. Но из ее отрывочных фраз Илис все же поняла, что Джем время от времени бывает у Грэма в гостях, преимущественно в утреннее время. Сначала он возражал против ее визитов, но вскоре смирился, хотя и старался по-прежнему держаться от нее подальше.
— И что ты у него делаешь? — искренне удивилась Илис и, как всегда запоздало, сообразила, что ее собеседнице этот вопрос может показаться нескромным, а ответ оказаться двусмысленным. Но Джем даже не покраснела.
— В его доме был страшный беспорядок, — ответила она просто. — Всюду грязь, ступить негде. Мужчина не должен жить в такой грязи, а мастер Соло не хотел или не мог убираться. Я помогла ему.
Илис подивилась ее добросердечию, но осталась при мнении, что кроме желания помочь, Джем двигало и нечто иное.
Очевидно почувствовав доброе расположение Илис, девушка продолжала говорить уже более охотно. По ее словам, с утра Грэм бывал обычно хмур и сердит, но не пьян — глаза его оставались ясными. Ближе к полудню раздражение его возрастало, он становился несдержанным, и Джем спешила уйти. Вечером она его не навещала, поскольку обычно помогала матери по дому.
— А
И не ошиблась. Разумеется, Джем не известила о своих визитах к заморскому гостю ни отца, ни мать, предполагая, что они не одобрят связи своей восемнадцатилетней дочери с тридцатидвухлетним мужчиной более чем сомнительной репутации. И неважно, что Брайан до сих пор считал Грэма своим младшим братом: греховность "мастера Соло" от этого отнюдь не уменьшалась.
— Не понимаю, с чего ты взялась заботиться о порядке в его доме, — продолжала коварно подбивать собеседницу на откровенность Илис. — Он что, не может нанять служанку?
— Не знаю, — растерялась Джем. — Может быть, у него нет на это денег?
— Нет денег? Не смеши меня. Насколько мне известно, его состояние таково, что он мог бы с легкостью скупить половину Карата.
Джем с большим сомнением смотрела на нее, и в глазах ее ясно читался вопрос: если мастер Грэм Соло так богат, что заставляет его ютиться в полуразвалившейся халупе в бедняцком районе города? Илис могла бы с легкостью ответить двумя словом: «гордость» и "самоуничижение", — если бы не знала точно, что Джем ей не поверит. Для юной, не слишком хорошо знающей людей девушки это были пустые слова.
Поэтому Илис сказала самым проникновенным своим голосом:
— Неужели это единственная причина?
— Мне жаль его, — смутилась Джем. — Мастер Соло так одинок… и несчастен.
Мысленно Илис приподняла брови. Вот в чем, по ее мнению, Грэм не нуждался, так это в жалости. Пойми он, что его жалеют — и кто! девчонка, которая годится ему в дочери! — он пришел бы в ярость.
— Он, наверное, нравится тебе? — продолжала Илис медовым голосом. — Да, Джем?
Джем покраснела и ответила шепотом:
— Да, очень.
От Брайана Илис узнала и того меньше. Да, заходит редко, крайне молчалив и почти угрюм; что-то похожее на улыбку появляется на его лице только в присутствии Анастейжии. В отношении своего старого друга Брайан, не слишком искусный в живописании словесами, употребил слово «надломлен», и Илис готова была с ним согласиться. Еще с первой встречи ей показалось, что внутренняя сила, присущая Грэму в юности, ушла из него, сменившись злостью и равнодушием. Впечатление это только усиливалось со временем. Илис начинало казаться, что говорит она не с живым человеком, хорошо ей знакомым, а со злобным големом, порождением чуждой воли; и уж не Барден ли был творцом этого равнодушного чудовища? И не произошедшее ли превращение и заставило его солгать, сказав, будто Грэм мертв? Однако, Илис не теряла надежды, что настоящий Грэм еще не уничтожен вконец, что он только затаился в самом темном уголке души нового недоброго существа, захватившего его тело. Может быть, слишком тяжкие оковы опутывают его, и он не может дать о себе знать. И Илис прилагала все усилия, чтобы расшевелить то доброе, что осталось в ожесточившейся душе Грэма.
Каждый вечер она, как по расписанию, являлась к нему в дом, по-хозяйски усаживалась в кресло перед холодным, ненужным летом камином, и начинала светскую беседу — ведению их она отлично научилась от князя Слоока. Встречавший ее встрепанный, злой спросонья Грэм скрипел зубами и строил гримасы, но ни разу не решился выкинуть ее из дома. Что именно его удерживало — уважение ли к даме, память ли о старой дружбе, уверенность ли в магических способностях Илис, — оставалось неясным, но Илис и не пыталась выяснить его мотивы. Ей было достаточно того, что он старался держаться вежливо. Уверенная в полной безнаказанности, Илис позволяла себе напоминать ему о необходимости ежедневно бриться и время от времени менять рубашки.