Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга вторая
Шрифт:
Сартр обратился к западногерманским властям с просьбой разрешить ему свидание с Бадером, и они не смогли отказать знаменитому философу. Увы, встреча в тюремной камере не привела к взаимопониманию.
Сартр сказал поднявшемуся ему навстречу худому аскету:
— Я оправдываю ваши цели, но осуждаю средства. Путь террора ведет в тупик.
— Тогда мне не о чем с вами говорить, господин философ, — ответил Бадер. — Вы мелкобуржуазный интеллигент, а я революционер-радикал. Мы готовим революцию, а она, как известно, без крови не бывает. Необходимо убить десятки тысяч, чтобы возбудить дух революционной борьбы в миллионах.
И Бадер вскинул вверх сухой кулак,
В 1958 году Сартр впервые столкнулся с Голливудом. Дух этого города снов в то время воплощался в известном режиссере Джоне Юстоне, создателе многих кассовых фильмов. Юстон загорелся идеей поставить киноэпопею о жизни Зигмунда Фрейда. Она ему мыслилась этакой феерией, сочетающей элементы психоанализа, детектива и секса с захватывающей историей открытия лечебного гипноза и кокаина. Юстон решил, что лучшего сценариста, чем Сартр, он не найдет. Режиссер не сомневался, что философ-энциклопедист прекрасно знаком с биографией Фрейда и его учением. И он обратился к Сартру с заманчивым предложением, подкрепив его чеком на 25 тысяч долларов и намекнув, что это всего лишь аванс. Сартр предложение принял.
Но Юстон ошибся. Французский философ был равнодушен к венской школе и ни в грош не ставил психоанализ. К тому же Сартр никак не мог уложиться в жесткие рамки жанра и не понимал, почему фильм о Фрейде не может длиться восемь часов.
Через год Юстон пригласил Сартра к себе на дачу в Ирландию для окончательной доработки сценария. Эти два человека встретились и искренне не поняли, как другого природа терпит. Юстону Сартр показался чудовищем. Маленький, с брюшком, в отвратительно сшитом костюме, с желтыми зубами, он с первого взгляда вызвал у режиссера чувство физического отвращения. Позднее Юстон рассказывал:
«Это не человек. Это пулемет, извергающий мысли. Он некоммуникабелен. Слушает только себя, не давая собеседнику вставить ни единого слова. Скорость его трескотни не позволяет следить за, возможно, и блестящими мыслями. Наконец фразы Сартра сливаются в сплошной гул. Я все ждал, может, он переведет дыхание. Где там! Это существо не нуждалось в воздухе. Отупев и отчаявшись, я выходил в ванную, чтобы сунуть голову под холодную воду. Возвращаясь, я уже в коридоре слышал его монотонное бубнение. Он даже не замечал моего отсутствия».
А вот что писал Сартр:
«Юстон оказался совершенно никчемным человеком. Я думаю, что даже обезьяна превосходит его интеллектом. Редко бывает, чтобы у человека была такая пустая душа. Он не в силах ни сосредоточиться, ни сконцентрироваться. Нельзя привлечь его внимание больше, чем на пять минут. Необходимость мыслить вызывает у бедняги головную боль. Это какое-то примитивное существо с планеты микроцефалов».
Фильм о Фрейде так и не вышел на экраны.
«Меня годами окружали женщины, — писал Сартр. — И мне все еще хочется, чтобы их было как можно больше вокруг меня. Я предпочитаю болтовню с женщинами о ничтожных вещах философским беседам с мужчинами. Потому, думаю, что мною всегда владела жажда прекрасного, скорее магическая, чем чувственная».
Это признание тем более удивительно, что и в прозе, и в драматургии Сартра женщина, а в особенности женщина-мать, обычно предстает в отталкивающем, даже непотребном виде. Правда, женоненавистничество Сартра обусловлено его мировоззрением и не имеет ничего общего с вульгарной патологией. Для него характерно негативное отношение к телесно-вещественному миру вообще.
История
Что было делать бедной Бовуар? Ее союз с Сартром был скорее интеллектуальным, нежели чувственным. Он был вождем школы, проповедующей абсурдность мира и непостижимость человека, а она оставалась его верным оруженосцем и другом. Сартр, с самого начала определивший их отношения как союз двух свободных людей, получил от нее право на увлечения другими женщинами. И она, разумеется, имела такое же право, но предпочитала им не пользоваться.
И зажили они втроем жизнью спокойной и романтичной. Если Бовуар и испытывала чувства, похожие на ревность или обиду, то они находили выход в ее творчестве. Ольга была самой большой любовью Сартра вне той территории его души, которая прочно удерживалась Симоной.
Через шесть лет после начала романа Ольга вышла замуж за одного из учеников своего любовника, что не помешало ей оставаться членом сартровского семейного клана.
Постепенно вокруг Сартра сложился целый гарем. Он был собственником и, раз покорив женщину, старался удержать ее рядом с собой, что ему обычно удавалось. Шумный вначале, пенящийся от страсти поток его чувства переходил в спокойное течение.
Среди женщин, оставивших заметный след в жизни Сартра, была Элен, сестра Симоны де Бовуар, вышедшая потом замуж за Лионеля де Рулета, друга и ученика Сартра. Сестре Ольги Ванде тоже было уготовано место в гареме. Бурный роман был у него с Джульеттой Греко, писавшей меланхолические стихи и обязанной Сартру недолгим, но стремительным взлетом литературной карьеры.
Позже всех вошла в «священный альков» Арэль Элькаям, 18-летняя студентка, изучавшая философию. У нее были огромные черные глаза, у этой маленькой еврейки из Алжира, с терпкой, едва уловимой печалью, часто свойственной женщинам вечно гонимого племени. Она стала украшением гарема, его черной жемчужиной.
Сохраняя прочные связи со своими женщинами, среди которых царила Симона де Бовуар, Сартр щедро дарил себя случайным поклонницам. Для многих из них ночь, проведенная со знаменитым философом, оставалась ярчайшим воспоминанием жизни.
Очаровательные создания Сартр принимал по ночам в своем номере в отеле на Монпарнасе. Все они покорялись его уму и бешеному темпераменту. Свои любовные приключения Сартр обычно описывал в письмах к Симоне де Бовуар с отрешенностью научного исследователя.
Сартр — Бовуар: «Вчера мне отдалась Мартина Бордин — ты ведь знаешь эту маленькую креолку. Несколько часов мы занимались любовными игрищами, не говоря друг другу ни слова. У нее алебастровое тело, пьянящее, ароматное и светящееся изнутри, как каррарский мрамор.